Книга десятая. Книга двойного Сумрака. Песнь вторая. Евангелие Смерти и Тщета Идеала.
Оглавление
Музыкальное сопровождение
Затем раздался спокойный и суровый голос:
Надежду отвергающий, отменяющий золотые истины жизни,
Его фатальные акценты ударили вибрирующий воздух.
Этот прекрасный мир плыл утонченный и хрупкий, больше похожий
На некий жемчужный, исчезающий отблеск прощальный
На угасающем, сумеречном краю безлунного заката.
«Пленник Природы, дух много воображающий,
Создание мысли, наслаждающееся в царстве идеала,
Своим невещественным бессмертием,
Этот человеческий, тонкий, изумительный ум притворился,
Вот этим миром, из которого пришли твои стремления.
Когда она желает построить вечность из праха,
Мысль человека раскрашивает образы окруженные иллюзией;
Прорицая славу, которую никогда не увидят,
Она искусно трудится среди своих грез,
Взгляни на эти летящие, написанные светом формы,
Воздушные убранства бестелесных богов;
О восторге вещей, что никогда не могут родиться,
Надежда поет надежде, сияющий бессмертный хор;
Облака насыщает облако, призрак призрака жаждет,
Вот таково вещество, из которого сформированы идеалы:
Мысль – их строитель, их основание – желания сердца,
Ничто реальное не отвечает их призыву.
Идеал не обитает ни на земле, ни в небесах,
Яркая горячка человеческого пыла надежды,
Напоена вином его собственной фантазии.
Это блестящей тени мечтательный след.
Ошибка зрения твоего строит лазурные небеса,
Ошибка зрения твоего рисует радужную арку;
Твое желание смертное душу сотворило для тебя.
Это ангел в теле твоем, которого ты называешь любовью,
Который формирует свои крылья из оттенков твоих эмоций,
Рожден в ферментах тела твоего
И с телом его приютившим должен умереть.
Это страсть твоих устремленных клеток,
Это плоть, которая взывает к плоти служить своему вожделению;
Это твой ум, который ищет отвечающий ум
И грезит, пока этот супруг не найден;
Это жизнь твоя, которая просит человеческой опоры
Чтоб поддержать свою одинокую слабость в мире
Или насытить голод свой жизнью другого.
Зверь медлит, подкрадываясь к своей жертве,
К земле припадает под кустом, в цветах великолепных,
Чтобы схватить сердце и тело в пищу свою:
Этого зверя ты вообразила богом и бессмертным.
О человеческий ум, напрасно ты мучаешь
Час восторга, чтобы протянуть через вечности
Долгую пустоту и наполнить ее своей бесформенной, бесстрастной пучиной,
Убеждая бесчувственную Бездну
Вечность одолжить преходящим вещам,
И обхитрить хрупкие движения сердца твоего
Уловкой бессмертия твоего духа.
Все здесь всплывает рожденное из Ничто;
Окруженное, оно длится от пустоты Пространства,
Пока поддерживается не ведающей Силой,
Затем обваливается обратно в свою причину – Ничто:
Только безмолвный Единый может быть вечным.
В Едином нет жилища для любви.
Напрасно ты, чтобы прикрыть бренную грязь любви
Ткешь на станке одолженном у Бессмертия
Цветистое и не блекнущее платье идеала.
Идеал еще никогда не был реальностью.
Заключенный в форму, где слава жить не может;
Закрытый в теле, он больше не дышит.
Неощутимый, отдаленный, навеки чистый,
Властелин своей собственной сверкающей пустоты,
Он неохотно спускается в земную атмосферу,
Чтоб населить белый храм в сердце человека:
В его сердце сияет, его жизнью отвергнутый.
Неизменный, бестелесный, прекрасный, величественный и безмолвный,
Неподвижно он восседает на сияющем троне;
Безмолвно принимает его поклонение и его молитву.
Он не имеет голоса, чтобы ответить его призыву,
Нет ног, чтобы двигаться, нет рук, чтобы принять его дары:
Эфирная статуя голой Идеи,
Концепция девственная бестелесного бога,
Свет этот побуждает человека, мыслителя, чтобы творить
Подобие земное божественных вещей.
Цветное отражение падает на дела человека;
Его установки являются его надгробиями,
Он подписывает свои мертвые соглашения своим именем;
Его добродетели одеты в небесное платье Идеала,
И нимб выделяет очертания его лица:
Он их малость скрывает божественным Именем.
И все же недостаточно того яркого притворства
Чтобы скрыть их происхождение - нищее и земное:
Там – только земля и нет какого-то небесного истока.
Если там есть небеса, они завуалированы своим собственным светом,
Если Истина вечная правит где-то неведомая,
Она пылает в жуткой пустоте Бога;
Ибо правда светит далеко от фальши мира;
Как могут небеса снизойти на несчастную землю
Иль вечную обитель, плывущую во времени?
Как ступит Идеал на болезненную почву земли,
Где жизнь только труд и надежда,
Дитя Материи, и Материей вскормленный,
Огонь, пылающий слабо за решеткой Природы,
Волна, что разбивается и берег Времени,
Путешествия утомительная прогулка ради смерти?
Аватары прожили и умерли напрасно,
Напрасны были мысли мудрецов и голоса пророков;
Тщетным казался сияющий, возвышающий Путь.
Земля лежит, не изменилась под солнцем кружащим;
Она свое падение любит, и нет всемогущества,
Которое может стереть ее несовершенства,
Иль населяет мир смерти богами.
О, странник в колеснице Солнца.
Высокая жрица в святой часовне фантазии,
Которая с магическим ритуалом в доме земли
Поклоняется идеалу и вечной любви,
Что есть эта любовь, которую боготворит твоя мысль,
Священная легенда и бессмертный миф?
Это сознательное стремление твоей плоти,
Горение славное своих нервов,
Роза великолепия – грезы, лепестками покрывающая той ум,
Красный восторг великий и пытка сердца твоего.
Внезапное преображение твоих дней,
Проходит и мир становится как прежде.
Острие восхитительное сладости и боли,
Трепет этого стремления казался божественным,
Золотым мостом, пересекающим грохот лет,
Струной, связующей тебя с вечностью.
И все же как кратко и хрупко! Как быстро истощается
Это сокровище, расточаемое богами в человеке,
Счастливая близость, словно душа к душе,
Мед телесного братства,
Эта возвышенная радость, этот в венах экстаз,
Это странное чувств озарение!
Если бы жил Сатьяван, умерла бы любовь;
Но мертв Сатьяван и любовь будет жить
Еще какое то время в твоей печальной груди, пока
Его лицо и тело не поблекнут на стене памяти,
Где другие тела, другие лица проходят.
Когда любовь врывается внезапно в жизнь,
Впервые человек вступает в мир солнца;
В страсти своей он ощущает свой небесный элемент:
Но лишь клочок земли прекрасный залитый солнцем,
Чудесная сторона приняла небесную вспышку;
Там змея, тот червь в сердце розы.
Слово, мгновенное действие убить могут бога;
Его бессмертие непрочно,
Он имеет тысячи путей, чтобы страдать и умереть.
Любовь не может жить одной небесной пищей,
Выжить может только от сока земли.
Ибо твоя страсть была утонченным, чувственным желанием,
Голодом сердца и тела;
Твое желание может устать и прекратится или куда-нибудь свернуть.
Или любовь может встретить ужасный и безжалостный конец
Из-за горькой измены, либо гнев с жестокими ранами
Разлучит, или твоя неудовлетворенная воля других
Отделит, когда первая радость любви ляжет лишенная одежд, убитая:
Безразличие тусклое замещает огонь
Или привычное расположение имитирует любовь:
Продолжается внешний и нелегкий союз
Или рутина жизненного компромисса:
Откуда когда-то было брошено семя единства
В подобие духовной почвы
Божественным приключением небесных сил,
Двое борются, живя неразлучно без радости,
Два эго, запряженные в одну упряжку,
Два ума разделенные своими сотрясающимися мыслями,
Так идеал подделан в человеческом мире;
Тривиальное иль мрачное, разочарование приходит,
Жесткая реальность жизни на душу пристально смотрит:
Небесный час отложил побег в бестелесное Время.
Смерть спасает тебя от этого и спасает Сатьявана:
Сейчас он в безопасности, освобожден от себя;
Он путешествует к тишине и счастью.
Обратно его не зови, к предательству земли,
В нищую, незначительную жизнь животного Человека.
В моих обширных, спокойных пространствах позволь ему спать
В гармонии с могучим молчанием смерти,
Где любовь дремлющая лежит на груди покоя.
И ты, одна возвращайся к своему хрупкому миру:
Накажи свое сердце со знанием, откинь капюшон, чтобы видеть
Свою природу, поднятую к чистым, живым высотам,
Взгляд небесной птицы с невообразимых вершин.
Ибо когда ты грезе дух свой отдаешь,
Вскоре тяжелая необходимость покарает тебя пробуждением:
Начнется чистейший восторг, и он должен закончиться.
Ты так же должна знать, твое сердце не якорь плавучий,
Что может удержать твою убаюканную душу в морях вечности.
Напрасны циклы твоего блестящего ума.
Откажись, забывая радость и надежду и слезы,
Свою природу страстную в глубокой груди
Счастливого Небытия и лишенного мира Покоя,
Освобожденного в моем мистическом отдыхе.
Одна, наедине с моим Ничто бездонным забудь все.
Забудь свою бесплодную растрату сил духовных,
Забудь этот утомительный круг своего рождения,
Забудь борьбу и радость, и боль,
Этот поиск духовный и смутный, который начался впервые,
Когда миры вырвались вперед, подобно соцветьям огненных цветов,
И великие, пылающие мысли по небесам ума,
И Время, и его эпохи ползли через пространства
И души в смертность погружались.»
Но Савитри ответила темной Силе:
«О Смерть, сейчас ты нашел опасную музыку,
Растворившую твою речь в гармоничной боли,
Играющую соблазнительно на флейте усталым надеждам
Твою ложь, смешанную с печальным напряжением истины.
Но я запрещаю твоему голосу убивать мою душу.
Моя любовь – это не голод сердца,
Моя любовь – это не жажда плоти;
Она пришла ко мне от Бога, и возвращается к Богу.
Даже во всем, что испортили жизнь и человек,
Шепот божества все еще слышен,
Дыхание ощутимо из вечных сфер.
Допущено Небом и чудесным к человеку
Сладкий, огненный ритм страстной песни, взывающей к любви.
Там есть надежда в этом первозданном, бесконечном плаче;
Она звенит призывно с позабытых высот,
Когда этот надрыв смолкает, к душам высоко окрыленным
В своих эмпиреях, это пылающее дыхание
Продолжается за пределами, восторженных сердцевин солнц,
Что вечно пылают в незримых небесах,
Голос вечного Экстаза.
Однажды я увижу, мой великий и сладостный мир,
Сбросивший ужасные обличия богов,
Будут сняты завеса ужаса и беспокойство от греха.
Умиротворенные, мы приблизимся к лицу нашей матери,
Мы бросим наши искренние души ей на колени,
Тогда мы уловим экстаз, который мы преследовали,
Тогда нас бросит в дрожь с богом, которого долго искали,
Тогда мы найдем неожиданное усилие Неба.
Надежда не только для чистых богов;
Неистовые и темные божества
Вниз выскочили из одной и той же груди, в ярости, чтобы найти
То, что светлыми богами было потеряно: они тоже спасены;
На них глаза Матери и руки ее
Распростерлись в любовном желании ее мятежных сыновей.
Тот, кто пришел – любовь, любящий, любимый,
Вечный обосновался в поле чудесном,
И выткал узоры чудесного танца.
И этих кругах и магических поворотах,
Привлеченный он наступает, отторгаемый он убегает.
В первозданных, блуждающих подсказках своего ума,
Он пробует мед слез и откладывает радость,
Сокрушаясь, он смеется и гневается,
И то и другое – надорванная музыка души,
Которая ищет в согласовании свою небесную рифму.
Всегда он приходит к нам через годы
Несущий новое и сладкое лицо, что то же, прежнее.
Его блаженство нам смеется иль скрытое зовет,
Подобно невидимой, слышной вдалеке, чарующей флейте,
Из ветвей залитых лунным светом в деревьях пульсирующих,
Искушая наш рассерженный поиск и страстную боль.
Скрытый маской Любящий ищет и привлекает наши души.
Он мне себя назвал, стал Сатьяваном.
Ибо мы были изначально мужчиной и женщиной,
Двойные души, рожденные от одного бессмертного огня.
Разве он не являлся мне на звездах иных?
Как сквозь чащи мира он преследовал меня как лев в ночи,
И вышел на меня в пути внезапно,
И схватил меня в своем замечательном прыжке золотом!
Неудовлетворенный, на протяжении времени он тосковал обо мне,
Иногда с гневом, а иногда в сладком покое,
Меня желая с тех пор как впервые начался мир.
Он поднялся как дикая волна наводнений,
И потащил меня, беспомощную в моря блаженства.
Из моего прошлого завесы его руки достигли;
Они меня коснулись как мягкий, убеждающий ветер,
Они меня сорвали, как довольный и трепещущий цветок,
И обняли меня, счастливо пылающую в безжалостном пламени.
Я его тоже нашла, очарованная прекрасными формами,
И бежала в восторге к его отдаленному голосу,
И устремилась к нему через множество ужасных препятствий.
Если там есть счастливее и величественнее бог,
Пускай он носит лицо Сатьявана,
И пусть его душа будет единой с тем, кого я люблю;
Так пусть же он ищет меня, чтоб я могла желать.
Ибо только единственное сердце бьется в груди у меня,
И единственный бог восседает на троне. Вперед, О Смерть,
За пределы красоты иллюзорной этого мира;
Ибо я не являюсь его гражданином.
Я лелею Бога огня, не Бога Грезы.»
Но Смерть еще раз поразил ее в сердце,
Величием своего спокойного и ужасного голоса:
«Твои мысли – яркая галлюцинация.
Пленник, которого тащат на духовной веревке,
Раб своей собственной чувственной воли,
Ты посылаешь парящие орлом слова, чтоб встретить солнце,
Окрыленные великолепием красным сердца твоего.
Но знание не обитает в страстном сердце;
Слова сердца падают обратно с трона Мудрости, не услышанными.
Тщетно стремление твое, возвести небеса на земле.
Изобретатель Идеала и Идеи,
Ум, дитя Материи в чреве Жизни,
На более высокие уровни убеждает встать своих родителей:
Неспособные, они с трудом следуют за гидом отважным.
Но Ум, в небе путешественник славный,
Идет хромая по земле медленной поступью;
С трудом он может сформировать жизни мятежное вещество,
С трудом он может совладать с галопирующими копытами чувств:
Его мысли непосредственно уставились в самое небо;
Они таскают свое золото из небесного рудника,
С болью копаются его дела в простой руде.
Все твои грезы высокие, были сотворены Умом Материи,
Чтобы смягчить эту тупую Работу в темнице Материи,
Есть только этот дом, где это выглядит правдиво.
Твердый образ реальности
Высечен из бытия, чтоб поддержать работы Времени,
Материя уверенно и крепко восседает на твердой земле,
Она – перворожденная из вещей сотворенных,
Она остается последней, когда убиты ум и жизнь,
И если бы она прекратилась, весь мир прекратил бы существование.
Все остальное – только последствия ее или ступени,
Твоя душа – это цветок недолгий, который создан садовником Умом
В твоей материи, на клочке земли,
Она погибает с растением, от которого растет,
Ибо из сока земли она черпает свое небесные оттенки:
Твои мысли – это блики, что проходят по краю Материи,
Твоя жизнь – падающая волна в океане Материи.
Заботливый стюард Истины ограниченных значений,
Хранящий свои обоснованные факты из расточительной Силы,
Привязывает ум к постам – палаткам чувств,
Свинцовой, серой рутиной охватывает Жизни каприз
И связывает все творения веревками Закона.
Сосуд преобразующей алхимии,
Клей, который держит вместе ум и жизнь,
Если Материя ослабевает, все рушится с треском и распадается.
Все на Материи стоит как на скале.
Это еще гарант и поручитель
Самозвано на полномочиях настаивает, мандат предъявляет:
Мошенничество субстанции, где субстанции нет,
Наружность и символ и ничто,
Эти формы не имеют изначального права родиться:
Этот аспект застывшей стабильности
Это покров плененного круговоротом движения,
Порядок шагов танцующей Энергии,
Чьи следы оставляют навечно те же самые знаки,
Конкретное лицо невещественного Времени,
Струйка, усевающая точками пустоту Пространства:
Кажущаяся стабильным движением неизменным,
И все же перемены приходят, и последнее изменение есть смерть.
Что некогда казалась наиболее реальной, это явление Ничто.
Эти фигуры – ловушки, что пленяют и закабаляют чувство;
Их создателем была Пустота безначальная:
Здесь нет ничего, кроме аспектов высвеченных Случаем
И кажущимися формами, кажущейся Энергии.
Все живо какое-то время и дышит милостью Смерти,
Все думает и действует по милости Несознания.
Приверженец розовой роскоши своих мыслей,
Не обращай свой взор в себя, чтобы узреть
В видении мерцающего хрусталя, Ум,
Не закрывай свои веки, чтоб грезить формами бога.
Открой, наконец, свои глаза, согласись и увидь
То вещество, из которого сделаны ты и мир.
Несознательный, в глухой Пустоте,
Необъяснимо двигающийся мир вырвался вперед:
Пока еще уверенный в себе, счастливо неведающий,
Он не мог отдыхать, довольствуясь собственной истиной.
Ибо нечто, в его незнающей груди было рождено,
Приговоренное видеть и знать, любить и чувствовать,
Наблюдая эти дела, воображало душу внутри;
Оно наощупь Истину искало и грезило о Самости и Боге.
Когда все бессознательным было, все было прекрасно.
Я, Смерть, был королем и хранил свое величественное состояние,
Задумывая свой невольный и безошибочный план,
Творя с бесчувственным, спокойным сердцем.
В моей суверенной власти нереальности,
Обязывая ничто форму принимать,
Моя слепая, не думающая сила безошибочно
Случайностью создавая неподвижность подобную судьбе,
Прихотью – этой формулой Необходимости,
Основана на бесплодной почве Пустоты,
Та надежная фантастичность Природной схемы.
Я вырезал в Пространстве эфир свободный:
Гигантское расширяющееся и сжимающееся Дыхание,
Огням вселенной дал приют:
Я высек из высшего изначальную вспышку,
И распространил этой армии редкие ряды сквозь Пустоту,
Из тайных свечений звезды мастерил,
Размещал отряды незримого танца;
Я формировал земную красоту из атома и газа,
И строил из химической плазмы живого человека.
Затем пришла Мысль и испортила мир гармоничный:
Материя начала надеяться и думать, и ощущать,
Ткани и нерв несли агонию и радость.
Бессознательный космос стремился познать свою задачу;
Невежественный личный Бог был порожден в Уме,
И чтоб понимать изобрел разума закон,
Простор имперсональный пульсировал позади человеческого желания,
Тревога сотрясала слепое, тихое сердце великого, мира,
И Природа потеряла свой широкий бессмертный покой.
Так пришла эта извращенная, непостижимая сцена,
Душ, пойманных в сети восторга и боли жизни,
И сна Материи и смертности Ума,
Существ, ожидающих смерти в темнице Природы,
Сознания оставленного в ищущем неведении
И арестованного проекта медленной эволюции.
Это мир, в котором ты движешься, сбившись с пути,
В тропинках путанных ума человека,
В кружении безрезультатном своей человеческой жизни,
Здесь, в поисках своей души и мыслящего Бога.
Но где жилище для души или место для Бога
В той грубой огромности машины?
Дыхание преходящее ты принимаешь за душу свою,
Рожденную из газа, плазмы, спермы и гена,
Прославленный образ ума человека для Бога,
Тень собственной самости, брошенная на Пространство.
Помещенная меж верхней и нижней Пустотой,
Твое сознание отражает мир вокруг,
В искривляющем зеркале Неведения
Иль обращается вверх, чтобы схватить воображаемые звезды.
Иль если Полуправда с землей играя,
Бросая свет свой на темную, затененную почву,
Лишь прикасается и оставляет освещенный смог.
Ты заявляешь о бессмертии духа своего
Но бессмертие для несовершенного человека,
Бога, который причиняет боль себе на каждом шаге,
Было бы вечным циклом страданий.
Любовь и Мудрость ты заявляешь как право свое,
Но в этом мире знание – спутник ошибки,
Блестящая сводница Незнания,
И любовь человеческая – натурщица на сцене земной,
Что живо имитирует фееричный танец.
Выжатый экстракт из тяжелого опыта,
Знание человека, уложенное в бочонки Памяти,
Имеет резкий привкус смертного разлива:
Выделения сладкие эротических желез,
Льстящая и пытающая пылающие нервы,
Любовь – это мед и яд в груди,
Пьянит как божественный нектар.
Мудрость земного человека – не высоко разумная сила,
И любовь – не ангел блестящий с небес;
Если они устремляются за пределы тупой атмосферы земли,
Достигая солнечных полей на хрупких, восковых крыльях,
Какой высоты может достичь этот принужденный, неестественный полет?
Не на земле может божественная мудрость править,
И не на земле может быть найдена божественная любовь;
Рожденные на небесах, лишь в небе они могут жить;
Или еще возможно, что там они только сияющие грезы.
И разве все твои дела не являются грезой?
Твой ум и жизнь – уловки силы Материи.
Если твой ум тебе кажется лучащимся солнцем,
И если жизнь твоя бежит стремительным, славным потоком,
Это – иллюзия твоего смертного сердца,
Ослепленного лучом счастья иль света.
Неспособные жить по своему божественному праву,
Убежденные в своей блестящей нереальности,
Когда земля поддерживающая их, уходит из под ног,
Эти дети Материи в Материи умирают.
Даже Материя исчезает в неопределенности Энергии,
И Энергия – это движение древнего Ничто.
Как смогут Идеала нематериальные оттенки,
Быть нарисованы в плоти на пятне киноварном земли,
Как сон во сне вдвойне правдивей станет?
Как огонек блуждающий сможет стать звездой?
Этот Идеал – расстройство твоего ума,
Яркий бред твоей речи и мысли,
Странное вино красоты, возносящее тебя к ложному видению.
Вымысел благородный, созданный твоим устремлением,
Твое человеческое несовершенство он должен разделить:
Эти формы в Природе разочаровывают сердце,
И никогда он не находит свою небесную форму,
И никогда не сможет быть исполненным во Времени.
О душа, введенная в заблуждение великолепием своих мыслей,
О создание земное с мечтою небесной,
Смирись, повинуйся земному закону.
Прими краткий свет, который падает на дни твои;
Возьми что ты можешь от дозволенных радостей Жизни;
Подчинись уготовленному удару судьбы;
Страдай как должна в труде и горе и заботе.
И твое страстное сердце умолкнув достигнет
Вечного сна моей долгой ночи:
Там, в тиши, из которой ты вышла.»
Конец песни второй.
Песня десятая.
