Книга седьмая. Книга Йоги. Песнь пятая. Обнаружение души.
Оглавление
Музыкальное сопровождение
Она проследовала далее, в поиске мистичной пещеры души.
Сначала, она вступила в ночь Бога.
Был потушен свет, что помогал трудящемуся миру,
Сила, что в жизни нашей сражается и оступается;
Этот негодный ум отбросил свои мысли,
А сердце стремящееся – свои бесплодные надежды.
Все знание потерпело поражение и формы Идеи,
И Мудрость в благоговейном страхе, прикрыла склоненную голову,
Чувствуя Истину слишком великую для мысли иль речи,
Бесформенную, невыразимую, и вечно ту же.
Невинное и святое Неведение
Преклонялось подобно тому, кто поклоняется бесформенному Богу,
Она не могла претендовать или владеть незримым Светом
В простой чистоте пустоты
Ее ум колени преклонил перед непостижимым.
Все было отменено, оставлено только ее обнаженная самость,
И распростертое томление ее предавшегося сердца:
Силы не было в ней, ни гордости власти;
Возвышенное горение страсти угасло,
Пристыжена тщетность отдельного я,
Надежда духовного величия исчезла,
Она не просила спасения или небесной короны:
Смирение сейчас казалось слишком гордым состоянием.
Самость ее была ничем, единственный Бог был всем,
Она еще не знала Бога, но знала только, что он был.
Священная тьма теперь внутри размышляла,
Мир был глубокой тьмой великой и нагой.
Эта пустота владела большим, чем все изобилующие миры,
Это пустое чувствовалось более, чем все, что Время родило,
Это тьма молчаливо знала, необъятное Неведомое.
Но все было бесформенным, безмолвным, бесконечным.
Как мощь тенистая прогуливается по затемненной сцене,
Маленькое ничто, проходящее через более могучее Ничто,
Ночь личности в контуре нагом,
Пересекающая бесформенную, безличностную Ночь,
Она двигалась молча, пуста и абсолютна.
В бесконечном Времени ее душа достигла широкого конца,
Простор, лишенный пространства, стал местом ее духа.
Наконец перемена произошла, была разорвана пустота;
Внутри волны колебались, мир зашевелился;
Вновь ее внутренняя самость стала ее пространством.
Там ощущалась к цели блаженная близость;
Небо склонилось, чтобы поцеловать священный холм,
Воздух вибрировал страстью и восторгом.
Роза великолепия на дереве восторга,
Из сумерек лунных вырос лик рассвета.
Пришел день, жрец жертвоприношения радости
В боготворящее молчание ее мира;
Он нес смертный свет как свое одеяние,
На небесах оставляющее след, как шарф пурпурный и нес
Как нанесенный киноварью знак своей касты, красное солнце.
Словно старая, вспомнившаяся греза, стала реальной,
Она распознала в своем пророческом уме,
Нетленное сияние из этого неба,
Дрожащую сладость этого счастливого воздуха
И, скрытую от взгляда ума и досягаемости жизни,
Пещеру мистическую в священном холме,
И узнала обитель своей тайной души.
Как будто в неких Елисейских оккультных глубинах,
В последнем отступлении от оскверняющего прикосновения мысли,
Словно скрытой в уединенности скального храма,
Прибежище Бога от невежественного, поклоняющегося мира,
Лежала отстраненная, даже от внутреннего чувства жизни,
Отказываясь от путаного желания сердца.
Чудесные, задумчивые сумерки повстречали глаза,
И священный покой владел тем безмолвным пространством.
Благоговейная сумеречность окутала великую скальную дверь,
Высеченную в массивном камне транса Материи.
Две золотых змеи обвились вокруг проема,
Окружив его силой своей чистой и ужасной,
Выглядывали с глазами мудрости, глубокими и светлыми.
Орел укрывал это победными, широкими крыльями:
Огни самопотерянной, неподвижной мечтательности,
Голуби столпились серым, размышляющим карнизом,
Подобно изваянным скульптурам белогрудого покоя.
Переступив порог сна, она вошла вовнутрь,
И нашла себя, среди великих фигур богов.
Сознательных в камне и без дыхания живущих,
С вниманием пристальным взирающих на душу человека,
Исполнительные фигуры космической самости,
Мировые символы неизменной силы,
Со стен покрытых формами значительными,
Смотрели на нее, те жизненные сцены человека и зверя,
И смысл возвышенный жизни богов,
Необходимость и сила тех бесчисленных миров,
И лица существ, и протяженности мировых пространств,
Говорили неистощимо и кратко.
Послание иератическое восходящих планов.
В своей необъятности, обозначающей бесконечность,
Они были распространением самости Бога,
Приют давали, и принимали беспристрастно всех,
Его фигуры, его небольшие и могучие деяния,
Его рождение и его страсть, жизнь и смерть,
И его возвращение к бессмертию.
К ожиданию покорному, вечному в своем восхождении,
К существованию чистому, везде неизменному,
К сознанию абсолютному и абсолютной силе,
И невообразимому и не имеющему формы блаженству,
К увеселениям во Времени и безвременной мистерии
Триединого существа, которое является всем и единым,
И все же не одно, но само по себе обособлено.
Там не было ни звука, не шагов дышащих людей,
Только души живая близость.
Еще там были все миры и Бог собственной персоной,
Ибо каждый символ реальностью был,
И нес присутствие данное ему жизнью.
Все это видела она, внутренне ощущала и знала,
Не от какой-то мысли ума, а сутью своей.
Свет не рожденный от солнца, луны иль огня,
Свет, что внутри обитал и видел внутри,
Излучал интимную видимость,
Делающую тайну открывающей больше чем слово:
Наши чувства и зрение подвержены слабостям прикосновения и взгляда,
И только видение духа полностью правдиво.
Так она шла в том таинственном месте,
Из комнаты в комнату, от одних дверей – к другим, высеченным в скале,
Она ощущала себя сотворенной единой со всем, что она видела,
Внутри у нее пробудилась запечатанная тождественность;
Она себя знала Возлюбленной Всевышнего:
Те Боги и Богини были он и она:
Она была Матерью Красоты и Восторга,
Словом в обширных творящих объятиях Брахмы,
Миром – Могуществом на коленях всемогущего Шивы, -
Мать всех жизней и Господин,
Наблюдающие миры, созданные их двойной заботой,
И Радха, и Кришна навек сплетенные в блаженстве,
Обожающая и обожаемый, утратившие самость и единые.
В последних покоях, на золотом сидении
Сидел тот, чью форму зрение определить не может;
Лишь мира недосягаемый источник ощущался,
Мощь, которой она была, - заблудившейся Силой,
Невидимая Красота, цель желания мира,
Солнце, луч которого является знанием всем,
Величие, без которого жизни быть не может.
Отсюда все отправлялось в самость безмолвную,
И все становилось бесформенным и чистым и нагим.
Затем сквозь туннель, пробитый в последнем камне,
Она прошла туда, где сияло бессмертное солнце.
И был там дом, весь сделанный из пламени и света,
И пересекая стену живого огня, лишенную дверей,
Нежданно она встретила свою тайную душу.
Существо стояло нетленное в преходящем,
Бессмертное, развлекающееся с мимолетными вещами,
В чьих широких глазах спокойного счастья,
Которое ни грусть, ни страдание не могли отменить,
Бесконечность свой взгляд повернула на конечные формы:
Обозреватель шагов молчаливых часов,
Вечность поддерживала деяния минут,
И преходящие сцены Предвечного пьесы.
В мистерии своей выбирающей воли,
В Божественной Комедии участник,
Духа сознательный представитель,
Делегат Бога в человечности нашей,
Товарищ вселенной, Трансцендентного луч,
Она пришла в комнату смертного тела,
Чтоб в мяч играть со Временем и Обстоятельством.
Радость в мире - ее главенствующее движение здесь,
Страсть игры ее глаза освещает:
Улыбка на ее губах приглашала земное блаженство и горе,
Смех был ее ответом наслаждению и боли.
Она все вещи видела как Правды маскарад,
Рядившейся в костюмы Неведения,
Пересекающей годы к бессмертию;
Все она могла встретить лицом покоя сильного духа.
Но так как она знала труд ума и жизни,
Как мать чувствует и разделяет жизни своих детей,
Она вперед посылает часть малую себя,
Существо, не больше большого пальца человека,
В область скрытую сердца,
Чтоб встретить боль и забыть о блаженстве,
Чтоб разделить страдания и выносить раны земли,
И трудиться среди работы звезд.
В нас это плачет и смеется, страдает и бьется,
В победе радуется и борется ради короны;
Отождествленное с умом и телом и жизнью,
Оно на себя принимает их поражение и муку,
Под кнутом Судьбы кровоточит и висит на кресте,
И все же является не израненной и бессмертной самостью,
Поддерживающей актера на человеческой сцене.
Через это она посылает нам свою силу и славу,
Подталкивает к мудрости высотам, через пучину невзгод;
Она дает нам силу исполнять ежедневную нашу задачу,
И симпатию, принимает участие в горе других,
И небольшую силу, которую имеем, чтобы помогать нашей расе,
Мы, которые должны исполнить роль во вселенной,
Действуя из собственной, незначительной человеческой формы
И на своих плечах нести сражающийся мир.
Это в нас божество небольшое и искаженное;
В его человеческой части,
Она вмещает величие Души во Времени,
Чтобы поднять от света к свету, от силы к силе,
Пока небесной вершине не станет, царем.
В слабом теле, в его сердце неукротимая мощь,
Взбирается, спотыкаясь, придерживаемый незримой рукой,
Трудящийся дух в смертной форме.
Здесь, в этой палате из огня и света встретились они;
Они взглянули друг на друга, и узнали себя,
Божество тайное и его человеческая часть,
Спокойное бессмертие и сражающаяся душа.
Затем, со скоростью магической трансформации
Они друг к другу бросились и стали едины.
Снова она была человеком на почве земной,
В шепчущей ночи, среди окутанных дождем деревьев,
В доме простом, где она в трансе сидела:
Тот тонкий мир, глубоко внутри отозвался,
За солнечной вуалью внутреннего взора.
Но сейчас полуоткрытый бутон лотоса из ее сердца,
Расцвел и стоял открытый земному лучу;
И в образе сияла проявленная ее тайная душа.
Там не было стены, разъединяющей душу и ум,
Ни ограды мистической, предохраняющей от требований жизни.
В своем глубоком доме - лотосе сидело ее существо,
Словно на сидение мраморном концентрации,
Принося могучую Мать миров,
Чтобы сделать эти земные апартаменты ее домом.
Как будто вспышкой всевышнего света,
Образ живой изначальной Силы,
Лик, форма спустилась в ее сердце,
И из него сотворила свой храм и чистую обитель.
Но когда эти стопы прикоснулись того трепетного цветения,
Движение могучее качнуло внутреннее пространство,
Словно мир был потрясен и обнаружил свою душу:
Из ночи Несознания, бездушной и безумной,
Поднялась Змея пламенеющая, освобожденная ото сна.
Она поднималась, извивая свои кольца и встала прямо,
Взбираясь мощно, вызывая возбуждение на своем пути,
Она касалась ее центров своим пламенным ртом;
Словно огненным поцелуем разбивала их сон,
Они расцветали и смеялись, переполненные блаженством и светом.
Затем, в короне они вступили в пространство Вечного.
В цветке головы, и в цветке основания Материи,
В каждом оплоте божественном и Природном узле
Она овладевала вместе с мистическим потоком, что соединяет
Недоступные взору вершины с незримыми безднами,
Последовательность крепостей, что делает нашу хрупкую защиту,
Способной охранять нас от чудовищного мира,
Наши границы самовыражения в этом Просторе.
Образ восседал той изначальной Силы,
Носящей форму и лицо могучей Матери.
Вооруженная, несущая оружие и символ,
Чью оккультную, магическую мощь сымитировать невозможно,
Многообразная, и все же единая, она сидела, хранительница силы:
В спасающем жесте простиралась ее воздетая рука,
И символ некой родной космической силы,
И зверь священный лежал у ее ног простираясь,
Безмолвная масса силы живой с глазами пламени.
Все претерпевало высокую, небесную перемену:
Разрушая глухую, слепую стену Несознания черного,
Сглаживая круги Неведения,
Силы и божества взорвали пылающий форт;
Каждая часть существа трепетала с восторгом,
Лежала омываемая приливами счастья,
И видела руку ее в каждом обстоятельстве,
Ее прикосновение ощущала в каждом члене и клетке.
В лотосной стране головы,
Которую мыслящий ум сделал своим деятельным пространством,
В замке лотоса между бровей,
Откуда он стрелял своими стрелами видения и воли,
В пассаже горлового лотоса,
Где речь должна возникать и выражающийся ум,
И сердца импульс бежит по направлению к слову и действию,
Пришли подъем удовлетворенный и новая работа.
Бессмертия мысли сместили наш ограниченный взор,
Бессмертии мысли вытеснили земные, тусклые идеи и чувства;
Все вещи сейчас приобрели смысл более глубокий, более небесный.
Удовлетворенная, чистая гармония отметила их очертаниями истины,
Баланс возвратила и эталоны мира.
Каждая форма показала свой замысел оккультный, раскрыла
Значение Бога в ней, ради которого создана,
Великолепие живое его артистической мысли.
Канал могучей Матери выбран,
Бессмертная воля взяла под свой спокойный контроль
Наше слепое и ошибающееся управление жизнью;
Распущенную когда то республику желаний и нужд,
Склонившуюся затем к ненадежному суверену – уму,
Жизнь теперь повиновалась правилам божественным,
И действие каждое становилось актом Бога.
В королевстве лотоса сердца,
Любовь воспевала свой чистый гимн Гименея,
Сделала тело и жизнь зеркалами радости священной,
И все эмоции свои отдавала Богу.
В широкой, императорской области лотоса пупка,
Эти амбиции гордые и господствующее вожделение,
Были обращены в инструменты великого, спокойного влияния,
Чтоб делать работу Бога на почве земной.
В узком, нижнем центре ограниченных частей,
Игры детские ежедневных карликовых желаний,
Были изменены в сладкую и неистовую игру,
Возня веселая маленьких богов жизни во Времени.
В глубокое место, где когда-то спала Змея,
Пришло господство над гигантскими силами Материи,
Для пользы обширной в маленьком пространстве жизни;
Было сделано твердое основание для нисходящего могущества Небес.
Над этим всем царствовала ее суверенная, бессмертная душа:
Отбросив в сторону свою вуаль Невежества,
К богам присоединившись и космическим существам и силам,
Она строила гармонию своего человеческого состояния;
Предавшись в руки великой Матери Миров,
Лишь ей повиновалась, лишь ее верховному повелению,
В загадке Несознания мира.
За всем – тайная душа, поддерживающая все,
Является свидетелем и господином нашей невежественной жизни,
Вмещающая Личности взгляд и роль Природы.
Но однажды, спрятанные двери разлетаются на куски,
Тогда из Природы вперед выступает завуалированный царь;
Вниз, в Неведение приходит свет,
Его тяжелый, болящий узел теряет свою хватку:
Ум становится управляемым инструментом
И жизнь – фигурой и оттенком души.
Все счастливо растет по направлению к знанию, по направлению к блаженству.
Божественная Мощь тогда занимает место Природы
И толкает движения нашего тела и ума;
Владелец наших страстных грез и надежд,
Возлюбленный деспот наших мыслей и действий,
Она вливает в нас свою неограниченную силу.
В смертные члены - Бессмертного восторг и силу.
И внутренний закон красоты формирует наши жизни;
Наши слова становятся Истины естественной речью,
Каждая мысль – волною в море Света.
Тогда добродетель и грех оставят космический список;
Они больше не сражаются в наших освобожденных сердцах:
Наши действия созвучны с Бога простым естественным благом
Иль служат критерием высшего Порядка.
Все неприглядные настроения, зло и неправда,
В беспорядке неистовом свое положение бросают,
И стыд свой прячут в сумерках подсознания.
Тогда ум поднимается с криком победным:
«О душа, моя душа, мы создали Небеса,
Здесь, внутри, мы обнаружили царство Бога,
Его крепость построена в невежественном, шумном мире.
Наша жизнь закрепилась меж двумя реками Света,
Мы обратили пространство в пучину покоя,
И сделали тело Капитолием блаженства.
Чего же боле, что еще может быть сделано?
В процессе медленном эволюционирующего духа,
В краткой стадии между рождением и смертью
Наконец достигнута ступень первого совершенства;
Из дерева и камня – вещества нашей природы
Сформирован замок, где могут жить высокие боги.
Даже если снаружи оставлен сражающийся мир.
Совершенство одного человека все еще может мир спасти.
К небесам завоевана новая близость,
Обручение первое Земли и Небес,
Глубокое согласие меж Истиной и Жизнью:
Лагерь Бога установлен в человеческом времени.
Конец песни пятой.
