Меню
Назад »
Книга десятая: Книга двойных Сумерек. Песня четвертая: Сумеречные грезы Земной Реальности.
Оглавление

Музыкальное сопровождение




Начался склон, полого спускающийся во впадину;
Скользил по направлению к сбивающему с толку серому спуску.
Чудо идеала, неясное сердце было утрачено;
Это скопление изумительных, блестящих, тонких грез
И смутные, полуосвещенные возвышенности оставила она:
Мысль опустилась по направлению к более низким склонам; напряженно и жестко
Жаждала некой грубой реальности.
Сумерки все еще плыли, но изменили оттенки свои,
И густо окутали последнюю восхитительную грезу;
Они установились в усталых массах воздуха;
И свои символические цвета окрасили тускло красным,
И почти казались пылающим туманом дня.
Ужасное напряжение осадило ее сердце;
Ее тяжелые чувства наполнились опасным грузом,
И более печальные, величественные звуки стояли в ее ушах,
И через неумолимое разрушение колыхающегося сияния
Ее зрение уловило суматошную спешку равнин,
Облачные горы и рыжие, широкие потоки,
И города вздымающиеся башнями и минаретами,
По направлению к бесплодному, неизменному небу:
Длинные причалы и гхаты, гавани с белыми парусами,
Занимали ее зрение пока не прошли.
Среди них в муках родовых, множества
Постоянно меняющихся исчезающих групп,
Контрастное кино залитых тенью форм,
Обернутых серой мантией грезы.
Воображая смысл в тяжелой круговерти жизни,
Они полагались на непрочное окружение,
И ожидали смерти, чтоб изменить сцену духа своего.
Дикий топот и грохот труда,
Вооруженной жизни и монотонный шум,
И вечно тех же самых мыслей и деяний,
Словно тупо повторяющееся бормотание
Великой жестокой машины, осаждало ее душу, -
Серая, недовольная молва подобная призраку
Рыдающего шумного, неспокойного моря.
Огромный, нечеловеческий голос циклопа,
Песня строителей башни Вавилонской вздымающейся к небесам,
Пульс машин и лязг инструментов,
Несли глубокое настроение страданий труда.
Словно молнии ограждающие разрывают измученное небо,
Высоко над головой окаймляя тучи сериями вспышек,
Несущихся подобно дыму из красной трубы,
Принуждаемые творения невежественного Ума:
Кружась, они видела подобно убегающим, нарисованным фрагментам
Фантомы человеческой мысли и расстроенные надежды,
Формы Природы и искусство человека,
Философии, дисциплины и законы,
И мертвый дух древних обществ,
Сооружения Титана и червя.
Как будто утерянные остатки позабытого света,
Перед ее умом туда пролетали с крыльями, оставляющими след,
Откровения неясные и слова избавления,
Исчерпавшие свою миссию и свою способность спасать,
Послание богов – евангелистов,
Голоса пророков, послания исчезающих вер.
Каждое в свой час претендовавшее на вечность, проходили мимо:
Идеалы, системы, науки, поэмы, искусства,
Без устали погибали и вновь возникали,
Неустанно искомые некой созидательной Силой;
Но все было грезами, пересекающими пустое пространство.
Аскетичные голоса одиноких провидцев
На горных вершинах иль на речных берегах,
Или из одинокого сердца лесных полян,
Ища небесный отдых или безмолвный духовный покой,
Или в телах неподвижных подобно статуям, застывших
В трансе, прекращении их мысли бессонной,
Сидели спящие души, и это тоже было грезой.
Все вещи прошлые уже были там сотворены и убиты,
Все прошлые формы забыты, которые когда-то жили,
И все настоящее любили как проявленное вновь,
И все надежды, что будущее несет, потерпели неудачу
Уже захвачены и истощены в усилиях тщетных,
Повторялись тщетно из века в век.
Неустанно все возвращалось, настаивая еще и еще,
Из за радости в мучительных поисках,
И радость трудиться, побеждать и терять,
И радость творить и сохранять, и радость убивать.
Кружащие циклы проходили и приходили опять,.
Несли все тот же труд и тот же самый конец бесполезный,
Всегда новые формы и всегда старые, долгие
Ужасающие революции мира.

И вновь раздался великий, разрушающий Голос:
Через бесплодный труд миров
Его огромная, все отрицающая, все расстраивающая мощь
Сопровождала неведающий ход печального Времени.
«Взгляни на эти фигуры символического царства,
Эти уверенные очертания созидательной грезы,
Вдохновляющей великие, конкретные задачи земли.
В этом движении – параболе человеческой жизни,
Ты можешь проследить последствия, к которым приводит Природа,
К греху бытия и ошибкам в вещах
И то желание, что побуждает жить,
И человеческой надежды неизлечимой болезни.
В неизменном порядке иерархии,
Где Природа неизменна, человек не может изменится:
Он всегда повинуется ее застывшим законам мутации;
В новой версии, ее давно рассказанной истории,
В вечно кружащихся циклах вращается раса.
Его ум заключен в обращающихся границах:
Ибо человек – это ум, за пределами мысли он не может парить.
И если он в состоянии оставить свои ограничения, он мог быть в безопасности:
Он смотрит, но не может взобраться к своим более великим небесам,
И даже окрыленный, он опускается обратно, на свою родную почву.
Он – пленник в сети своего ума
И бьется крыльями души о стены жизни.
Тщетно возносит его сердце страстную молитву,
Богам блестящим, населяющим бесформенную Пустоту;
Затем, разочаровавшись, он обращается к Пустоте
И в этом счастливом ничто освобождения просит.
Этой спокойной Нирваной, своей мечтой о себе;
Заканчивается Слово в тишине, в Ничто – завершается имя.
Отдельно меж этих смертных множеств,
Он к Богу взывает, безответно,
Чтоб быть возлюбленным его одинокой души,
Или бросает свой дух в эти пустые объятия.
Или находит свою копию в безучастном Всем;
Он сообщает неподвижному свою собственную волю,
Приписывает Вечному гнев и любовь,
И тысячи имен дает Невыразимому.
Нет надежды призвать вниз, в его жизнь Бога,
Как Вечное сюда ты принесешь?
Во Времени спешащем нет дома для него.
Напрасно ты ищешь цель в Материи мира:
Нет цели здесь, лишь воля быть.
Все идет в границах Природы, тоже самое, вечно.
Взгляни на эти формы, которые гостят какое-то время и проходят,
На эти жизни, которые томятся и сражаются, а после нет их боле,
На эти структуры, что не выносят правды,
Эти спасительные кредо, что сами себя спасти не могут,
Но погибают в душащих ладонях лет,
Отвергнутые из человеческой мысли, Временем подтвержденная фальшь,
Философии, что раздевают донага все проблемы,
Но даже ничего не решили, с тех пор как началась земля,
И всемогущие науки напрасны,
Которыми человек узнает - из чего сделаны солнца,
Все формы преобразуют, чтобы служили их внешним нуждам,
Катаются по небу и плывут под морями,
Но не знают, чем они являются и для чего они пришли;
Эти политики, архитекторы человеческого мозга,
Что обложили злом и добром, стеной в человеческом духе,
И растрескавшийся дом, дворец и одновременно тюрьма,
Гниют пока правят, и перед падением крошатся;
Их революции, демона или пьяного бога,
Потрясающее раненое тело человечества,
Лишь чтоб раскрасить в новые цвета старое лицо;
Эти войны, резня триумфальная, разрушительное безумие,
Столетий труд становится за час напрасным,
Кровь побежденных и победителя корона,
Которыми человек чтобы родиться с болью должен оплатить,
Лик героя божественный на членах сатира,
Величие, смешанное демонов и полубогов,
Слава и зверство и стыд;
Зачем это все, грохот и труд,
Преходящие радости, извечное море слез,
Томление и надежда и плач,
Победа и битва и падение,
Бесцельное странствие, что никогда не прекратится,
Труд бессонный, бессвязный сон,
Песня, крики и плач, мудрые и праздные слова,
Смех человека, ирония богов?
Куда ведет этот марш? Куда паломничество?
Кто хранит карту маршрута или планирует следующую сцену?
Иль мир сам по себе, идет своей собственной дорогой,
Иль нет там ничего, лишь Ум о чем-то грезит?
Мир – это миф, который оказался истинным,
Легенда, рассказанная себе сознательным Умом,
Придуманная и сыгранная на подделанной почве Материи,
На которой стоит в невещественной Пустоте.
Ум является автором, зрителем, сценой:
Ум только есть и то, что он думает – зримо.
Если Ум – это все, отрекись от надежды блаженства;
Если Ум – это все, отрекись от надежды на правду.
Ибо Ум не может никогда к телу Истины прикоснуться.
Ум никогда не сможет душу Бога увидеть;
Лишь тень его он ловит, не слыша его смеха,
В то время как отворачивается от него к напрасным, видимым вещам.
Ум – это ткань, сотканная из света и тени,
Где правильное и ошибочное сшиты в своих соединяющихся частях;
Или Ум является Природы свадебным собранием,
Меж истиной и ложью, между радостью и болью:
Эту борющуюся пару суд не в состоянии разлучить.
Каждая мысль – это монета золотая из блестящего сплава,
Ошибка и правда – ее две стороны:
Это империалы чеканки мозга
И вся его валюта такова.
Не думай вырастить живую Правду на земле,
Иль сделать домом Бога мир Материи;
Истина туда не придет, лишь мысль об Истине,
Здесь не Бог, но только имя Бога.
Если Сам здесь есть, то не рожденный и бестелесный;
Это не кто-то, и никто им не обладает.
На чем же ты построишь свой счастливый мир?
Отбрось свой ум и жизнь, тогда ты Самостью будешь,
Всевидящим, всеприсутствующим, абсолютным, одним.
Если Бог есть там, он не заботится о мире;
Все вещи он видит спокойным, безразличным взглядом,
Он обрек все сердца к печали и желанию,
Он ограничил все жизни своими неумолимыми законами,
Не отвечает он на невежественный голос молящегося.
Вечный, пока эпохи трудятся внизу,
Неподвижный, ничем не затронут им сотворенным,
Он смотрит как на детали минутные среди звезд,
Агонию животного и судьбу человека:
Неизмеримо мудрый, он превосходит твою мысль,
Его одинокая радость в твоей любви не нуждается.
Его истина не может обитать в мыслящем человеке:
Если ты Истины хочешь, тогда сделай спокойным свой ум
Навеки, убей безмолвным, невидимым Светом.
Бессмертное блаженство не может жить в человеческой атмосфере:
Как сможет Мать могучая свой спокойный восторг
Хранить благоухающим в вазе хрупкой и тесной,
Иль не разрушенным поселить свой сладкий экстаз
В сердцах, которые может земная печаль уязвить,
В телах, которая беззаботная Смерть может убить по желанию?
Этот мир, который Бог спланировал, не мечтай изменить,
Изменить не старайся его вечный закон.
Если там небеса, чьи врата закрыты для горя,
Ищи там радость, которую не можешь отыскать на земле;
Или в нетленной полусфере,
Где Свет естественен и царственен Восторг,
И Дух – бессмертная основа для вещей
Избери свое высокое положение, и дитя Вечности.
Если ты Дух, а Природа – твое одеяние,
Сбрось свои облачения и будь обнаженной собой,
Неизменная в своей неумирающей истине,
Навеки одна в безмолвном Едином.
Затем к Богу обернись, ради него оставь все позади;
Забывая любовь, позабыв Сатьявана,
Аннулируй себя в его неподвижном покое.
О душа, утони в его спокойном блаженстве.
Ибо ты должна умереть для себя, чтобы достичь божественных высот:
Я, Смерть, Я – врата к бессмертию.»
Но Савитри ответила Богу – софисту:
«Ты еще будешь Свет призывать, чтобы ослепить глаза Истины?
Сделаешь Знание ловушкой Неведения,
И Слово – стрелой, чтобы убить мою живую душу?
О Царь, предложи свои дары усталому духу,
И сердцам, которые не могут вынести ранения Временем,
Позволь тем, кто был привязан к телу и уму,
Разорвать эти оковы и убежать в белый покой,
Молящего об избавлении от Божественной игры.
Несомненно, дары твои велики, поскольку ты – это Он!
Но как я буду искать в передышке, в мире бесконечном,
Который приютил неистовую силу Матери могучей,
Ее видение, обращенное к тому, чтоб прочитать загадочный мир,
Ее волю, закаленную в сиянии солнца Мудрости,
И пылающую тишину, ее сердца любви?
Мир – это духовный парадокс,
Созданный нуждой в Незримом,
Переложение скудное в значение творения
Того, который вечно превосходит идею и речь,
Символ того, что никогда символизированным быть не может,
Язык исковерканный, с ошибками, но все же истинный.
Эти силы пришли с вечных высот
И погрузились в бессознательную, смутную Пучину,
И выросли из нее, чтобы сделать свою чудесную работу.
Душа – это фигура Непроявленного,
Ум трудится, чтобы немыслимое мыслить,
Жизнь – чтобы позвать Бессмертного к рождению,
Тело – чтоб стать сосудом Безграничного.
Мир не отрезан от Истины и Бога.
Напрасно ты вырыл темную бездну, не соединенную мостом,
Напрасно ты строишь глухую стену без дверей:
Душа человека проходит в Рай сквозь тебя,
Небесное солнце пробивает свой путь сквозь ночь и смерть,
Моя жизнь – дыхание бессмертного Гостя,
Мое смертное тело – Вечного дом.
Факел стал уже неумирающим лучом,
Жизнь уже стала силой Бессмертного,
Дом стал частью домовладельца неотделимой.
Как можешь говорить ты, что Истина никогда не осветит человеческий ум,
И блаженство не сможет охватить смертное сердце,
Иль Бог не снизойдет в мир, им сотворенный?
Если в бессмысленной Пустоте творение возникло,
Если из бестелесной силы Материя родилась?
Если Жизнь смогла подняться в бессознательном дереве,
Своим зеленым восторгом ворваться в изумрудные листья,
И своим смехом красоты расцвести в цветке,
Если чувство смогло пробудиться в ткани, нерве и клетке,
И мысль ухватиться за серую материю мозга,
И душа проблеснуть своей таинственностью сквозь плоть,
Как безымянный Свет не бросится на человека,
И силы неведомые не появится из дремы Природы?
Даже сейчас намеки светоносной Истины подобной звездам
Восстают в уме, освещенном лунным великолепием Неведения;
Даже сейчас мы ощущаем прикосновение бессмертного Возлюбленного:
Даже если чуть-чуть дверь покоев приоткрыта,
Что тогда может воспрепятствовать Богу, прокрасться вовнутрь,
Иль кто запретит Ему поцеловать спящую душу?
Бог всегда рядом, Истина – близка:
Если темное, атеистичное тело не знает его,
Должен ли мудрый Свет отрицать, а провидец – свою душу?
Я не ограничена мыслью, чувством иль формой;
Я в славе Бесконечного живу,
Я близка к Безымянному и Непостижимому,
И Невыразимый сейчас моя семья и супруг.
Но стоя на светлом краю Вечного,
Я открыла, что мир – это Он;
Я встретила духом – Дух, собою – Самость,
Но я полюбила также и тело Бога моего.
Его я преследовала в его формах земных.
Свобода одинокая не в состоянии сердце утолить,
Которое стало единым с каждым сердцем:
Я – представитель устремленного мира,
Свободу духа моего, я прошу ради всех.»

Затем вновь прозвенел глубокий крик Смерти.
Как будто под весом стерильного закона,
Угнетенного своей собственной бессмысленно упорствующей волей,
Презрительный, уставший и сочувствующий,
Прежний тон нетерпимый более не продолжал,
Но казался жизни подобным, в своих неисчислимых путях,
Трудящимся вечно, и ничего не достигающим,
Потому что рождение и перемена, ее смертные силы
Которыми она продолжается, вокруг условного поста закрепленных,
Обращаясь бесцельно в широком кружении расы,
Чей курс вечно спешит и остается тем же самым.
В этой долгой игре со Временем, Роком и Случаем,
Убежденный в тщетности игры, потере иль победы,
Подавленный своим бременем неведения и сомнений,
Которое знание, похоже что лишь увеличивает и распространяет,
Земной ум тонет в отчаянии, и выглядит
Старым, усталым и обескураженным в своей работе.
И все же, было ли все это ничем, или достигнуто напрасно?
Что-то великое сделано было, какой-то свет, некая сила,
Освобожденная от громадной хватки Несознания:
Она всплыло из ночи; свои рассветы наблюдает,
Кружащимися вечно, хотя заря не может оставаться.
Это изменение было в далеко брошенном голосе божества;
Его форма ужаса изменилась и допустила
Наше преходящее усилие на вечность,
Еще кидались обширные сомнения в той мощи,
На грандиозные намеки невозможного дня.
Великий голос вздымая Савитри крикнул:
«Поскольку ты ведаешь мудрость, что превосходит
И форм вуаль и содержание формы,
Восстань, освобожденная видящими богами.
Если ты сохранила свой ум от стресса жестокого жизни,
Ты быть могла бы как они, всеведущей и спокойной.
Но неистовое и страстное сердце запрещает.
Это – буревестник анархической Силы,
Который желал бы мир поднять и оторвать
Нерасшифрованный свиток Рока,
Правило Смерти и Закон, и непостижимую Волю.
Спешащими к действию, нарушителями Бога,
Являются эти великие духи, у которых слишком много любви,
И они, которые сформированы подобно тебе, один к одному,
Пришли в этот мир, тесных ограничений жизни.
С природой слишком большой, опережающей время.
Поклонники силы, те, кто не знают ее отвращения,
Их гигантские воли двигают тревожные годы.
Спокоен мудрый, молчаливы великие горы,
Что восстают непрестанно навстречу недостижимому небу,
Покоятся на своей неизменной основе, их вершины
Бессонные, в неизменных владениях небес.
К своим устремленным вершинам, возвышенным и спокойным,
Поднимая на полпути к небесам взбирающуюся душу,
Могучие посредники остаются довольными тем,
Чтоб наблюдать революции звезд:
Двигаясь неподвижно с мощью земли,
Они те же самые, смотрят, как проходят эпохи.
Мудрый думает циклами, они слышат поступь
Отдаленных вещей; терпеливые, они равнодушие хранят,
Свою опасную мудрость в глубинах подавленную,
Чтобы хрупкие дни человека не утонули в неведомом,
Подобно тому, как левиафан корабль тащит
В пучину своих громадных морей.
Смотри, как содрогается все, когда боги ступают вблизи!
Все движется, в опасности, мучениях, поднимается, рвется.
Спешащие эпохи запнулись бы от скорости такой,
Если бы небесная мощь врасплох застала несовершенную землю
И неприкрытое знание поразило эти несовершенные души.
Божества скрывали свою ужасную силу:
Бог скрыл свою мысль и, даже кажется, что Он ошибается.
Но будь спокойна и не торопись в этом медленном и мудром мире.
Могущество твое наполнено ужасной богиней,
К которой ты взывала на заре в туманном лесу.
Силу свою не используй, дикие души Титана!
Не касайся установленных линий, древних законов,
Уважай покой великий, утвержденных вещей.»
Но Савитри ответила громадному богу:
«Каким покоем ты похваляешься, О Закон, О Смерть?
Разве не тупо выглядящей, инертной походкой
Энергий чудовищных, скованных в застывшем кругу,
Бездушных и каменноглазых, с механическими грезами?
Напрасна надежда души, если неизменный Закон – все что есть:
Всегда к неизвестному и новому принуждает
Спешащие эпохи, оправдывающие Бога.
Какие были бы земные века, если бы эта ограничивающая серость
Никогда не была разбита и великолепие не вышло бы вперед,
Взрывая свое неясное семя, пока человека медленная жизнь
Не бросилась торопливо в нежданные, великолепные пути,
Проявленные божественными словами и человеческими богами?
Не навязывай сознающим сердцам и умам
Застывшую тупость, что связывает неодушевленные вещи.
Правление бессознательного неплохо для животных племен,
Удовлетворенных жизнью под ярмом неизменным;
Человек обращается, к более благородному ходу, хозяину пути.
Я попираю твой закон живою стопой;
Ибо я рождена, чтобы подняться в свободе.
И если я имею силу, позволь моей силе открыться,
Спутником равным незапамятных сил,
Либо позволь моей разочарованной душе вниз погрузиться,
В изначальный сон, Божества недостойной.
Я требую от Времени, своего - вечности моей воли,
Бога из его мгновений.» Смерть ей ответил,
«Почему благородная и свободная воля должна
Унижаться до мелочных работ преходящей земли,
Свободу позабыв и Вечности путь?
Это ль является высоким использованием силы и мысли,
Чтобы бороться с узами смерти и времени,
И расходовать труд, что мог богам послужить,
Сражаться и терпеть агонию ранений,
Чтобы схватить тривиальные радости, которые земля может сохранить,
В своей маленькой шкатулке преходящих вещей?
Дитя, ты попираешь своей стопою богов,
Только чтоб выиграть жалкие клочки земной жизни,
Для него, твоего возлюбленного, отвергая великое освобождение,
Сохраняя для радости земной, от небес,
Богов снисходительно позвавших его душу?
Иль твои руки слаще чем дворы Бога?»
Она ответила, «Прямо я ступаю по дороге,
Что сильные руки прорубили мне, которые планируют наши пути.
Я бегу, где его голос сладостный и ужасный командует,
Поводья Бога мною управляют.
Зачем он начертал широко свою схему могучих миров,
Или наполнил бесконечность своим страстным дыханием?
Иль по какой причине он построил мою смертную форму,
И посеял во мне свои яркие и гордые желания,
Если не достигнуть, не цвести во мне, не любить,
Вырезая свой человеческий образ роскошно сформированный
В мыслях и просторах, и силах золотых?
Далекое Небо может подождать наш приход и свой покой.
Для Бога не трудно построить эти небеса.
Земля была его нелегким материалом, земля славы
Доставляла проблемы и гонку, и борьбу.
Там – зловещие маски, ужасные силы;
Там, величие это – богов создавать.
Ведь дух бессмертный и освобожденный
Всегда, избавленный от хватки Времени?
Зачем это пришло в смертное Пространство?
Он дал поручение духу своему в человеке
И записал скрытый декрет на вершинах Природах.
Свобода – это вечно восседающая душа,
Огромная в ограничениях жизни, сильная в узлах Материи,
Строящая из миров великую материю действия,
Чтобы свить прекрасную мудрость из грубых, разрозненных прядей,
Любовь и красоту из ночи и войны,
Удивительное пари, игра божественная.
Какую свободу имеет душа, которая не ощущает свободы,
Если не обнажилась до конца, и не смогла поцеловать эти оковы,
Которыми Возлюбленный обвил ее хваткой дружеской игры,
Выбирая его тиранию, давление его объятий?
Чтобы прижать его крепче к своему безграничному сердцу,
Она принимает ограничивающую окружность его рук,
Изгибается, полная блаженства в его господствующих руках,
И смеется в его роскошном принуждении, совершенно скованная и полностью свободна.
Таков мой ответ твоим соблазнам, О Смерть.»

Неизменное отрицание Смерти встретило ее крик:
«Какое бы ни было твое тайное имя, каким бы могуществом не обладало,
Произнесенное в тайных конклавах богов,
Эфемерная страсть твоего сердца не может разрушить
Железный бастион совершенных вещей,
С которыми великие Боги оградили свой лагерь в Пространстве.
Кем бы ты ни была за твоей человеческой маской,
Даже если ты Мать этих миров,
И утверждаешь свое требование в царстве Случая,
Космический Закон более велик, чем твоя воля.
Даже сам Бог повинуется Законам им сотворенным:
Закон соблюдается и никогда не изменится,
Личность – пузырь в море Времени.
Предвестник великой Истины грядущей,
Твоя душа – создатель своего, более свободного Закона,
Похваляющаяся Силой стоящей за нею, на которую она опирается,
Светом свыше, которого никто кроме тебя не видел,
Ты требуешь первых плодов победы Истины.
Но что есть Истина, и кто может найти ее форму
Среди темного, двусмысленного мира,
Населенного неопределенностями Мысли?
Ибо где Истина, и когда были слышна ее поступь
Среди бесконечного гомона ярмарки Времени,
И каков ее голос среди тысяч криков,
Что пересекают слушающий мозг и обманывающих душу?
Иль Истина обязана соответствовать своему высокому, звездному имени,
Иль неясному и великолепному слову, которым мысль человека
Санкционирует и освящает его природный выбор,
Желанию сердца, надевающего знания как свое одеяние,
Лелеющего идею, избранную среди избранных,
Любимицу Мысли среди детей сумерек,
Которая высоким голосом заполняет игровые площадки ума
Иль заселяет свои спальни во младенческом сне?
Все вещи здесь склоняются между Бога да или нет,
Две силы реальны, но друг для друга неправильны.
Две супружеские звезды в лунной ночи ума,
Что вглядываются в две противостоящие стороны горизонта,
Белая голова и черный хвост мистического дракона,
Быстрые и калечные стопы, сильное крыло и крыло поломанное,
Поддерживающие тело неуверенного мира,
Великий, сверхреальный дракон в небесах.
Слишком опасно твоя высокая правда должна жить,
Запутавшаяся в смертной малости Материи.
Все истинно в этом мире, и все же – фальшиво:
Эти мысли бегут как вечная цифра,
Эти дела разрастаются в круглую сумму нуля.
Так человек является одновременно животным и богом,
Загадка не сочетаемая сделанная Богом,
Не способная освободить форму Бога внутри,
Существо меньшее чем он сам, но все же иногда большее,
Животное устремленное, разочарованный бог
И все же ни зверь, ни божество, но человек,
Привязанный к роду земного труда, старается его превзойти,
Взбираясь по ступенькам Бога к вещам более высоким.
Объекты – видимость и никто не знает их истину,
Идеи – догадки невежественного бога.
Истина не имеет прибежища в земной, иррациональной груди:
И все же без разума, жизнь – клубок грез.
Но разум балансирует над смутной пучиной,
И, в конце концов, становится над планкой сомнений.
Истина вечная не живет в смертном человеке.
Иль если она обитает внутри твоего смертного сердца,
Яви мне тело Истины живой
Иль опиши мне черты ее лика,
Чтоб я мог ей повиноваться и служить.
Тогда я обратно отдам тебе Сатьявана.
Но здесь есть только факты и Закон со стальными границами.
Я знаю эту истину – что мертв Сатьяван.
И даже твоя сладость не в состоянии привлечь его обратно.
Нет Истины волшебной, что может вернуть мертвого к жизни,
Нет силы на земле, которая могла бы отменить однажды сделанное,
Нет радости сердца, которая могла бы длиться, переживая смерть,
Нет такого блаженства, которое убедило бы прошлое снова жить.
Одна лишь Жизнь может утешить безмолвную Пустоту.
И мыслью наполнить Времени пустоту.
Потому оставь твоего мертвеца, О Савитри, и живи.»
Женщина ответила Тени могучей,
И когда она говорила, смертность исчезала;
Ее Богиня сама стала зримой в ее же глазах,
Свет, небесная греза лег ей на лицо.
«О Смерть, ты тоже являешься Богом, но все же не Он,
Лишь его собственная темная тень на его пути,
Как оставляя Ночь, он принимает горний Путь,
И тянет за собою свою цепляющуюся, несознательную Силу.
Ты – бессознательного Бога темный лик,
Его Неведения нераскаянный знак,
Его обширного, сумрачного чрева родное дитя,
Зловещая преграда на его бессмертии.
Все противоположности – есть стороны Божественного лика.
Эти Многие – бесчисленный Один,
Единый множество несет в своей груди;
Он – имперсональный, непостижимый, единственный,
Он – одна бесконечная Личность зрящая свой Мир;
Тишина несет Вечного великую, безмолвную печать,
Его свет вдохновляет вечное Слово;
Он – Неподвижного глубина и бессмертного тишь,
Это белый, лишенный признаков, пустой, отрицающий покой,
И все же стоит, создатель Самости, всемогущий Господь,
И наблюдает свою исполненную волю формами Богов,
И желания, что подгоняют полусознательного человека,
И сопротивляющуюся и невидящую Ночь.
Это обширные божественный крайности, эти противоположные силы
Являются правой и левой стороной тела Бога;
Существование сбалансировано между двух могучих рук,
Противостоят друг другу ум и нерешенные пучины Мысли.
Внизу – Тьма, безмерный Свет наверху,
Соединенные в Свете, но разлученные разделяющим Умом,
Стоят лицом к лицу, противоположности неразлучные,
Два противоречия необходимые для великой Мировой работы,
Два полюса, чей поток пробуждает необъятную силу Мира.
В громадной тайне его Самости,
С равными крыльями над миром размышляя,
Он – два в одном, без начала и без конца:
Превосходя обоих, он в Абсолют вступает.
Его существование – это мистерия за пределами ума,
Его пути смущают неведение смертное;
Конечное, устроенное в своих малых частях,
Изумленное, не доверяет отваге Бога,
Который отваживается быть невообразимым Всем,
И видеть и действовать, как может один Бесконечный.
Против разума человеческого, в этом его оскорбление,
Будучи известным, быть вечно непознаваемым,
Быть всем и еще превосходить мистическое целое,
Абсолютный, он поселяется в относительном мире Времени,
Вечный и всезнающий, рождается, чтобы страдать,
Всеведающий, чтобы играть со Случаем и Роком,
Дух, и все же Материя и Пустота,
Безграничный, за пределами имени и форм,
Чтоб с телом обитать, один и всевышний,
Чтоб быть животным, человеком, божеством:
Спокойным, глубоким морем он смеется в катящихся волнах;
Универсальный, он есть все – трансцендентальный – никто.
По человеческой справедливости – это преступление космическое,
Всемогущий – обитает за пределами зла и добра,
Оставляя добро его судьбе в мире жестоком
И зло – править на этой сцене огромной.
Все оппозиции выглядят спором и случаем,
Трудом бесцельным, но скудными чувствами,
Глазами, что видят часть и упускают целое;
Поверхность люди изучают, глубины отвергают их поиск:
Мистерия – гибрид оспаривает взгляд,
Или расхолаживающее, убогое чудо.
Все же в безошибочном самомнении совершенного Несознания,
В ошибке случайной невежества мира,
Мельком проглядывается план скрытого Разума.
Намерение есть в каждой запинке и падении;
Природы беззаботность, большей частью лишь поза,
Готовящая некий шаг вперед, какой-то результат глубокий.
Искусные ноты вставлены основную тему партитуры,
Этот миллион диссонансов ставит точку в гармоничной теме
Эволюции, огромного оркестрового танца.
Всевышняя Истина мир принудила быть;
Она себя в Материю завернула как в саван,
Саван Смерти, саван Неведения.
Она принуждает Солнца пылать сквозь безмолвное Пространство,
Пламенный знак ее непостижимой Мысли
В просторной, размышляющей думе бесформенного эфира:
Она из Знания сделала завуалированный и сражающийся свет,
Из Бытия – субстанцию незнания, бессловесную и тупую,
Из Блаженства – красоту неощутимого мира.
В конечных вещах Бесконечный сознательный обитает:
Спит, вовлеченный в Материи беспомощный транс,
Он управляет миром из спящей, бесчувственной Пустоты;
Мечтая, он вырывается из ума и сердца, и души,
Чтобы трудиться, искалеченный, ограниченный на нелегкой земле;
Разбитое целое, он трудится через разбросанные точки;
Это темное отображение – наше неведение.
Начинается из массы безмолвной в бесчисленных струях,
Формирует существо из мозга и нерва,
Чувствующее создание – из своего удовольствия и боли.
Масса неясных чувств, точка чувства,
Ненадолго оживает, ударам жизни отвечая,
Затем - крушение, или растратив свою силу, оставляет мертвую форму,
Оставляет огромную вселенную, в которой жило,
Не замеченным, незначительным гостем.
Но, растет душа, запечатанная внутри своего дома;
Телу дает свое великолепие и силу;
Преследует цели в бесцельном, невежественном мире,
Значение придает земной, бессмысленной жизни.
Животное – полубог, пришел мыслящий человек;
В грязи он валяется, но все же, в мыслях воспаряет к небесам;
Он размышляет и играет, грезит, плачет и смеется,
Удовлетворяет свои мелкие желания словно зверь;
Он корпит над книгой жизни изучающим взором.
Из этой путаницы интеллекта и чувства,
Этих тесных пределов конечной мысли,
Он наконец пробудился в одухотворенном уме;
Наступает духовная свобода и светлое пространство:
Он замечает вечность, касается бесконечности,
Он встречает богов в великих и неожиданных часах,
Он ощущает вселенную, как свою более обширную самость
Делает Пространство и Время своей благоприятной возможностью,
Чтобы объединить высоты и глубины в свете своего существа,
В глубине своего сердца тайно разговаривать с Богом.
Но эти прикосновения и мгновения высокие переживались;
Фрагменты Истины всевышней осветили его душу,
Отражения солнца в водах спокойных.
Немногие отважились на последнее, высшее восхождение
И пробились через границы ослепляющего света свыше,
И ощущают вокруг дыхание атмосферы более могучей,
Получают послания более обширного существа,
И принимают омовение в его необъятном Луче интуитивном.
На вершине Ума есть лучезарные высоты,
Открытые сиянию Вечности,
Пристройки и окружение дома Истины,
Достояния Ума неизмеримые и возвышенные.
Туда человек может приходить, но жить не может.
Космическая Мысль свои просторы расстилает;
Эти мельчайшие части здесь – философии,
Поражающие своей необъятной детальностью,
Каждая – представляет себе всеведущую схему вещей.
Но даже выше может взобраться свет восходящий;
Там есть просторы видения и вечные солнца,
Океаны лучезарности бессмертной,
Горы огня, штурмующие небесные вершины,
Все обитающее там, становится вспышкой видения;
Видения пылающий предел ума за собой ведет,
Мысль оставляет за собой кометный след;
Пылает озаренное и прозревшее сердце,
В отождествлении чувство зажжено,
Высочайший полет взбирается к глубочайшему виду:
В широком открытии своего родного неба,
Молнии интуиции располагаются в сверкающем пучке,
Преследуя все скрытые истины в их логовах,
Эти зримые стрелы абсолюта,
Пробиваются в замкнутые, неведомые убежища самости,
Обыскивают небесные ниши мозга,
Оккультные палаты сердца освещает;
Копье открытия, акцент – указание,
Вонзается в покрытие имени, в занавесь формы,
Донага раздевает секреты души, всего, что только есть,
Мысль имеет там лучащиеся солнцем глаза откровения,
Слово, могучий и вдохновенный Голос,
Вступает в сокровенные покои Истины,
И срывает вуаль с Бога и жизни.
Дальше раскинулась безграничного конечного, последняя протяженность,
Империя космическая Сверхразума,
Времени буферное состояние ограждающее Вечность,
Слишком обширное, для переживания человеческой душой:
Все здесь собирается под единым небом золотым:
Те Силы, что строят космос, располагаются
В его доме бесконечных возможностей;
Каждый бог оттуда строит мир своей собственной природы;
Идеи выстроены как группа солнц
И каждая торжественно ведет содружество лучей.
Толпятся мысли в массах, охваченные единым взглядом:
Все Время – тело одно, Пространство – взгляд единый,
Там – Божества вселенский взор
И там – границы бессмертного Ума:
Эта линия, что разделяет и соединяет полусферы,
Закрывает внутри труд Богов,
Огораживая вечность от усилий Времени.
В своем славном царстве вечного света,
Всем управляющая, никем не управляемая, высшая Истина,
Всеведающая, всесильная и одна,
В стране золотой хранит свой безграничный дом;
В этих коридорах она слышит поступь того, что приходит
Из Непроявленного, чтобы никогда не вернуться,
Пока Неведомый не узнан, не увиден человеком.
Над протяженностью и си