Меню
Назад »
Книга двенадцатая. Эпилог. Возвращение на землю.
Оглавление


Музыкальное сопровождение




От бездонного транса ее дух пробудился.
Лежа на спокойной, бессознательной груди материнской земли,
Они видела одетые зеленью ветви сверху склонявшиеся,
Хранящие ее сон со своею очарованною жизнью,
И во главе – экстаз голубокрылый,
Порхающий с ветки на ветку с призывным возгласом высоким.
Всматриваясь в магическую тайну лесов,
Сквозь сеть изумрудную листьев,
В праздных небесах разлегся слабеющий день,
Обратился в свое падение медленное в вечерний покой.
Она сжимала живое тело Сатьявана:
В бессловесной радости своего тела быть и дышать,
Она несла блаженную ношу его головы,
Между своих грудей теплого труда восторга,
Пробуждающаяся радость ее членов ощутила
Вес небес в его членах, прикосновение,
Вмещающее все счастье вещей,
И вся ее жизнь была сознанием его жизни,
И все ее существо ликовало, обнимая его.
Прошла безмерная отдаленность ее транса;
Она была снова человеком, Савитри земная.
Но все же ощущала в себе безграничное изменение.
И ее душе обитала сила слишком великая для земли;
Блаженство жило в ее сердце слишком большое для небес;
Светом, слишком интенсивным для мысли и слишком безграничной любовью
Для эмоций земных светились ее небеса ума,
И расстилались через ее глубокие, счастливые моря души.
Все что есть в мире святое – тянется
В ее божественное настроение смирения.
Чудесный голос тишины дышал своими мыслями.
Все вещи в Пространстве и Времени она приняла как свои;
В ней они двигались, они ею жили и были,
Весь мир обширный цеплялся за нее ради восторга,
Созданный для ее восхитительных объятий любви.
Сейчас, в ее беспространственной самости, освобожденной от ограничений,
Неисчислимые годы казались тягучими, долгими мгновениями,
Вечности блестящими снежинками – временем.
Птицами выпорхнувшими из яркого дома,
Ее земные рассветы были полетами сияющей радости.
Она была безграничностью, бесконечности формой.
Более не поглощенный ритмом мгновения,
Ее дух ощущал бесконечное будущее,
И жил со всем не начавшимся прошлым.
Ее жизнь была рассвета победным раскрытием,
Прошлые и еще не рожденные дни соединили их грезы,
Старыми, исчезнувшими вечерами и далекими грядущими полуднями,
Ей намекали видения часов предвидения.
Она какое-то время лежала, растянувшись в размышляющем блаженстве,
Отдавшись чуду пробуждающего транса;
Затем, приподнявшись, она окинула взором вокруг,
Как будто возвращая старые, сладкие, банальные связи,
Старые счастливые мысли, маленькие, драгоценные воспоминания,
И сплела их в один бессмертный день.
Она парадиз несла в своей груди,
Ее возлюбленный, зачарованный в бездонном сне,
Лежал подобно младенцу, дух не сознающий,
Убаюканный на границе двух согласных миров.
Но вскоре она склонилась над своим любимым, чтобы позвать
Его ум обратно, к ней, своим странствующим прикосновением,
По его векам прикрытым, устойчив был ее спокойный взгляд,
Мощного восторга, не стремившегося сейчас, но обширного
С бесконечной радостью иль суверен, крайним удовлетворением,
Чистый, пылкий страстью богов.
Желание своими крыльями не волновало; ибо все было сделано,
Сводом небесных лучей,
Подобно поглощенному контролем небом над равниной,
Небес склонившихся вниз, чтобы землю обнять отовсюду,
Спокойный восторг, обширная защита.
Затем, от ее прикосновения вздохнув, сон мягкокрылый
Поднялся испаряясь из его век, подобным цветам и улетел,
Прочь шепча. Пробудившись, он отыскал ее глаза,
Ожидающие его, ощутил ее руки, и увидел
Эту землю, свой дом обратно возвращенные ему
И ее, снова ставшую ее, все его страсти.
Он заключил ее в окружение своих рук,
Живой узел, чтоб сделать обладание близким,
Он бормотал запинающимися устами ее имя,
И смутно вспоминая чудо вскрикнул,
«Откуда ты принесла меня плененного обратно, любовью скованного,
К себе и стенам из солнечного света, О луч золотой
О сокровищница все сладости, Савитри,
Женщина и божество, свет лунный души моей?
Ибо несомненно, я путешествовал в странных мирах,
Вместе с тобой, преследуя дух,
Мы вместе презрели врата ночи.
Я вернулся обратно от радости небесной
И неудовлетворенности небесами без тебя.
Куда сейчас проследовал тот грозный Силуэт,
Который встал против нас, тот Дух Пустоты,
Требующий мира для Смерти и Ничто,
Отрицающий Бога и душу? Иль все это грезою было
Или видением в духовном сне,
Символом противостояний Времени,
Или ума озаряющим маяком значения
В каком-то давлении тьмы, светящем на Пути
Или ведущим пловца через проливы Смерти,
Иль находящим поддержку в своем луче,
В овраге, среди заполненных улиц Случая
Душу, которая пришла в мировое приключение,
Разведчик и путешественник Вечности?»
Но она ответила, «Сном была наша разлука;
Мы вместе, мы живем, О Сатьяван.
Взгляни вокруг себя и увидь, удовлетворенный и неизменный
Наш дом, этот лес с его тысячью криков,
И шепот ветра среди листьев,
И, сквозь щели в изумрудной убранстве, вечернее небо,
Голубой полог Бога, приютивший наши жизни,
И птиц, кричащих о счастье сердечном,
Крылатых поэтов нашего уединенного царства,
Наших друзей на земле, где мы короли и королевы.
Лишь души наши, оставившие позади ночь Смерти,
Изменены реальностью могущественной грезы,
Освещены светом символического мира,
И громадной вершиной самости вещей,
И на вратах стояло Божество, свободное, безграничное.»
Затем, наполненные славой своего счастья,
Они поднялись и с пальцами нежно сплетенными
Застыли во взгляде молчаливом друг на друге.
Но он, с удивлением новым в своем сердце
И новым пламенем обожания в своих глазах промолвил:
«Какая высокая перемена в тебе произошла, О Савитри? Светлой
Ты была всегда, богиней спокойной и чистой,
Еще дороже стала для меня своей человеческими частями,
Которые земля дала тебе, делая тебя еще божественней.
Мною восхищение овладело, мое желание
Вниз наклонилось, чтобы это подвластным стало моим осмелевшим объятиям,
Требуемым телом и душою, достоянием моей жизни,
Владение восторга, любви сладкая собственность,
Статуя тишины в храме моего духа,
Устремленное божество и золотая невеста.
Но сейчас вы кажешься слишком великой и высокой
Для обожания смертного; Время лежит под твоими стопами,
И целый мир кажется только частью тебя,
Твое присутствие – молчащее небо, в котором я обитаю,
Во взоре звезд ты смотришь на меня,
И еще – ты хранительница земная моей души,
Моя жизнь – шепот твоих грезящих мыслей,
Мои рассветы – мерцание крыльев духа твоего,
И день, и ночь – части твоей красоты.
Не взяла ли ты мое сердце, чтобы хранить его
В надежном окружении своей груди?
Пробудившись от тишины и сна,
Я быть согласился ради тебя.
Тобой я возвеличил смертную дугу жизни,
Но теперь далекие небеса, не нанесенные на карты бесконечности,
Ты мне принесла, твой дар безграничный!
Если это заполнить тобою, ты вдохновишь священный полет,
Моя человеческая земля все же потребует твоего блаженства.
Сделай еще мою жизнь в тебе песней радости
И все мое молчание - обширным и глубоким с тобой.»
Королева небесная соглашаясь с его волей,
Обняла его стопы своими лелеющими волосами
Обернув в бархатный плащ любви,
И мягко ответила, подобно лютне журчащей:
«Все изменилось ныне, и все же прежним осталось.
Мы смотрели на лик Бога,
Наша жизнь открылась с божественным.
Мы испытали тождественность с Всевышним
И познали его значение в наших смертных жизнях.
Наша любовь величественнее стала от этого могучего прикосновения,
И узнала свое небесное значение,
И все же – ничего не потеряно от восторга смертной любви.
Прикосновение небес осуществляет, не отвергает нашу землю:
Наши тела как прежде нуждаются друг в друге;
И до сих пор повторяют в своей груди небесный, тайный ритм,
Близки удары наших человеческих, страстных сердец.
И я – все та же, которая пришла к тебе среди шорохов
Залитой солнцем листвы на краю этого леса;
Я – Мадрани, Я – Савитри.
Все, кем была я прежде для тебя – осталось,
Близкий друг твоим мыслям, надеждам и трудам,
Все противоположности я соединю для тебя.
Все отношения сладостные поженятся в нашей жизни;
Я – твое королевство, так же как ты – являешься моим,
Властитель и раб твоего желания,
Пред тобою склоненный владетель, сестра твоей души
И мать твоих желаний; ты – мир мой,
Земля, в которой я нуждаюсь, небеса желаний моих мыслей,
Мир, где я обитаю и бог, которого я обожаю.
Твое тело – дополнение тела моего,
Каждый член, которого отвечает желаниям моих членов,
Чье сердце является ключом ко всем моим ударам сердца, - это
Я и ты для меня, О Сатьяван.
Наше путешествие свадебное сквозь жизнь начинается снова,
Ни наслаждение не утрачено, ни глубина смертной радости.
Давай идти сквозь этот новый мир, что и прежде,
Ибо он отдан назад, но это знакомая,
Площадка для игр и дом – обитель Бога,
Который скрывает себя в птице и звере, человеке,
Чтоб сладостно снова найти себя с любовью,
Единством. Его присутствие направляет ритмы жизни,
Что ищут радости взаимной страданию вопреки.
Мы отыскали друг друга, О Сатьяван,
В великом свете открытой души.
Давай возвращаться, ибо вечер в небе.
Ныне горе мертво, и безоблачное блаженство осталось,
Сердце всех наших дней навеки.
Взгляни, все эти существа в этом замечательном мире!
Позволь нам раздать радость всем, ибо радость есть в нас.
Ибо не одних себя пришли наши души
Из за вуали Непроявленного,
Из за глубокой необъятности Непознаваемого
На грудь невежественную двойственной земли,
На пути трудящихся, ищущих людей,
Два огня что пылают в направлении родительского Солнца,
Два луча, что путешествуют к изначальному Свету.
Чтобы вести душу человека по направлению к истине и Богу мы родились,
Чтобы разметить клетки схемы смертной жизни
В неком изображении плана Бессмертного,
Сделать ближе к образу Бога,
Немного ближе к Божественной идее.»
Она сомкнула свои руки вокруг его головы и груди,
Словно чтоб сохранить его несомым на своей груди
Навеки, сквозь странствия лет.
Итак, пока они стояли обнявшись, их поцелуй
И объятия страстного транса, точка встречи
В их соединившихся духах воедино – навеки,
Две души в дух телах ради радостей Времени.
Затем, рука к руке, они покинули знаменательное место
Полные ныне необычными, бессловесными воспоминаниями,
К зеленой дали их лесного дома
Медленно возвращались сквозь сердце леса.
Вокруг них день на вечер менялся;
Свет вниз скользил к яркому, засыпающему краю,
И птицы на крыльях возвращались к своим гнездам,
И день и ночь склоняли руки друг к другу.

Сейчас сумрак тенистых деревьев стоял вокруг близко,
Подобно грезящему духу и, откладывающий ночь,
Сероглазый, задумчивый вечер слушал их шаги,
Отовсюду доносились движения и крики,
Четвероногих скитальцев из ночи достигающих.
Затем раздалась молва человеческая,
Бывшая долго чужой их дня одиноким,
Вторгаясь в первозданное очарование листвы
Некогда священной для уединенного одиночества.
С неистовством прерывая этот девственный сон.
Сквозь сумерек заслон она усиливалась и приближалась,
Распространяясь от многих голосов и звуков
Множества ног, пока не вырвалась перед их взглядом
Как будто цветная волна перед глазами,
Блестящая, напряженная масса человеческих дней.
Увенчанная множеством вспыхивающих огней,
Великая, сверкающая компания прибыла.
Волнующая жизнь в своей упорядоченной суматохе пришла,
Неся свой поток лиц незнакомых, заполненная
Отделанными золотом головными уборами и одеяниями расшитыми золотом,
Блеск украшений, колыхание складок,
Сотни рук раздвигали ветви лесные,
Сотни глаз исследовали заплетенные поляны.
Спокойные жрецы, одетые в белое, несли свою серьезную сладость в глазах,
Сильные воины в своих доспехах славный сияли,
Топот гордых коней разносился сквозь лес.
Впереди шел царь Дьюматсена более
Не слеп, с неверными членами, но своими глазами далеко вопрошающими,
Возвращали всему свое доверие к свету,
Принимали поодиночке этот образ внешнего мира;
От твердо ступал царским шагом на почву.
За ним – королевы и матери озабоченный лик,
Сменился ее привычный облик обремененный,
С поникшими силами от утомительного труда,
Несущая своей увядающей жизнью тех, кого любила.
Ее терпеливая бледность несла печальный отблеск,
Подобно ослабленному взору собранного света заката
Уходящего, что предвидит рассвет своего ребенка.
Погружаясь в спокойное великолепие неба,
Она жила пока еще, чтоб размышлять над своею надеждою,
Уходящий блеск ее роскошного сияния
Полное мыслей пророчество лирично зари.
Ее глаза были первыми, которые отыскали силуэты ее детей, -
Но от видения пары прекрасной
Воздух пробудился потревоженный взрастающими криками,
И родители поспешили к своему ребенку, -
Смыслу их жизни сейчас, которому дли дыхание свое, -
Им овладели своими руками. Затем мягко,
Воскликнул Дьюматсена, распекая Сатьявана:
«Удачливые боги сегодня на меня взглянули,
Искомое царство пришло и небесные лучи.
Но где ты был? Ты радость испытывал глупой тенью страха,
О мое дитя, О жизнь моя.
Что за опасность задержала тебя в темнеющем лесу?
Иль как могло удовольствие прогуливаться с ней, заставить позабыть
Что без тебя беспомощны мои глаза,
Которые ради тебя только и радуются свету?
И негоже ты сделала Савитри,
Что не привела своего мужа обратно, к нашим рукам,
Зная, что рядом с ним мы только вкус имеем
К пище и для его прикосновений вечерних и утренних
Я живу удовлетворенный оставшимися днями.»
Но Сатьяван ответил с улыбкой,
«Все возложи на нее; она всему причина.
Своим очарованием она меня обвязала как веревкой.
Представьте, в полдень, оставив этот дом из глины
Я в вечностях отдаленных блуждал,
И все же, пленник в ее руках золотых,
Я ступил на ваш маленький холмик, называемый зеленой землей,
И в мгновениях вашего преходящего солнца
Удовлетворенный жил среди поглощенных трудами людей.»
Тогда все глаза обратили свои удивленные взгляды туда, где стояла,
Углубляя краснеющее золото на своих щеках,
С опущенными веками это благородное, очаровательное дитя,
И одна общая мысль затронула каждую грудь.
«Что за сияющее чудо зли или небес
Тихо стоит возле человека Сатьявана,
Отмечая сиянием вечерние сумерки?
Если это она, о которой мир слышал,
Нет удивительного более в никакой чудесной перемене.
Каждое легкое чудо блаженства
Ее преобразующего сердца является алхимией.»
Затем кто-то сказал, кто выглядел священником и мудрецом:
«О душа женщины, какой свет, какая сила открылась,
Создавая стремительные чудеса этого дня,
Открой нам, тобой ли осчастливлена старость?»
Ее ресницы в волнении взметнулись собираясь
В видении, что просматривало бессмертные вещи,
Радуя человеческие формы для их восторга.
Они требовали для себя, подобно детям глубокого материнства
Жизнь всех этих душ сделать ее жизнью,
Затем ослабляясь скрылся свет. Она сказала голосом низким,
«Пробужденная к значению моего сердца,
Что ощущать любовь и единство – значит жить,
И эта магия нашего изменения золотого,
Всей истины, что я знаю и вижу, О мудрец.»
Ей удивляясь и ее слишком светлым словам,
На запад они повернули в быстро густеющей ночи.

Из путаных краев они пришли
В неясность спящей земли,
И путешествовали через ее тусклые и дремлющие равнины.
Движение и бормотание и поступь людей
Нарушили одиночество ночи; ржание коней
Поднималось из этого моря невнятного и полного голосов.
Влекомые белогривыми, с высокой крышею колесницею,
В неустойчивых факельных вспышках ехали
Соединенные за руки Сатьяван и Савитри,
Слушая свадебный марш и брачный гимн,
С которым ожидал их многоголосый человеческий мир.

Бесчисленные звезды плыли по своему темному полю,
Описывая во мраке пути света.
Затем, в то время, когда они повернули еще к южному краю,
Потерянная в сиянии их размышляющих ликов,
Ночь, великолепная луною, грезящей в небе,
В серебряном покое, владеющая своим светлым царством.
Она размышляла в своей неподвижности над мыслью,
Хранимой глубоко мистичными складками света,
В и своей груди вскармливала рассвет более великий.


Конец.