Музыкальное сопровождение
Молчание поставило печать на бесповоротном решении,
Слово Судьбы, которое слетело с уст небесных,
Запечатлело рок, и не было власти такой, чтоб повернуть все обратно,
Если воля небес собственный курс не изменит.
Иль так это казалось: но из тишины раздался
Голос одинокий, вопрошавший о предназначении неизменном,
Воля, которая сражалась против Воли непреложной.
Сердце матери слышало судьбоносную речь,
Которая кружилась, подобно разрешению призыву смерти,
И пришла как бесчувственный конец жизни и надежды.
Еще надежда тлела, подобная костру угасающему.
Она ощущала свинцовую, неизбежную руку,
Вторгшуюся в таинственность ею хранимой души,
И ударившую внезапной болью это спокойное удовлетворение,
И ее империю с трудом завоеванной тишины.
Но пока она упала на уровень ума человеческого,
Поля смертного горя и закона Природы.
Она разделила обычный жребий человека
И ощутила то, что простые сердца во Времени выносят.
Озвучивая вопрос земли к непостижимой силе
Королева обратилась к спокойному и неподвижному провидцу:
Пораженная неудовлетворенностью в глубинах Природы,
Партнер в агонии бессловесных, управляемых вещей
И всего страдания, всего невежественного плача,
Страстная, подобно горю, вопрошающему небеса, она сказала.
Склоняя свою речь к поверхностной душе земной,
Она произнесла страдая в бессловесном сердце мира,
Бунтуя против невежественного рока человека.
«О провидец, в странной, двойственной природе жизни
От чего враждебная, безжалостная Необходимость
Иль воли Создателя холодный каприз,
Зачем случайная катастрофа иль управляемый Случай,
Которые формируют правило из неожиданных шагов,
И создают судьбу из временных эмоций, пришли
В мистерию Времени, неясно написанную,
Мистерию ужасающую горя и боли?
Это твой Бог, который создал жестокий закон?
Или какая-то бедственная Сила его работу исказила
И он стоит бессильный защитить или спасти?
Фатальное семя посеяно в фальшивом старте жизни,
Когда двойня зла и добра появилась на почве земной.
И первым проявилось расстройство ума,
Его страдание мыслей, его искания цели жизни.
Он скрутил в формах добра и зла
Простодушную искренность животных дел;
Свернул с прямой дороги, прорубленной телами богов,
Следуя зигзагом неуверенного курса
Жизни, которая блуждает, свою цель ища
В бледном свете звезд, падающим с небес мысли,
Ведет идею неуверенную, нерешительную волю.
Была потеряна надежная идентичность инстинкта
Со стрелоподобным указанием глубочайшего зрения существа,
Нарушены уверенные шаги простой прогулки Природы,
И свобода, и правда в растущей душе.
Из некой вневозрастной невинности и мира,
Привилегии душ еще не подведенных к рождению,
Брошенных вниз, чтоб страдать, на этой жесткой, опасной земле
Наша жизнь была рождена в боли и крике.
Хотя земная природа приветствует небесное дыхание,
Вдохновляющее Материю волей жить,
Тысячи зол нападают на смертного часы,
И прочь уносят естественную радость жизни;
Наши тела сделаны машинами ловкими,
Но из всех частей так ловко спланированных,
Изобретательно задумано с искусством демона,
Это способность неизбежная наследства
Опасности смертельной и особенной боли,
Это расплата по таксе Времени и Рока,
Это страданий путь и путь умирать.
Это выкуп за наше высокое положение.
Знак и печать человечности нашей.
Ужасная компания расстройств
Пришла с лицензией жильца в телесный дом человека,
Поставщики смерти и мучители жизни.
В зловредных впадинах мира,
В подсознательных пещерных проходах,
Они лежат в засаде, ожидая часа своего прыгнуть,
Осажденный город жизни окружая опасностью:
Допущенные в цитадель дней человека
Они подрывают его силу, калечат или убивают внезапно.
Внутри нашей самости летальные кормятся силы;
Мы наших собственных врагов делаем своими гостями:
Из нор своих подобно зверям они подкрадываются и грызут
Струны лиры божественного музыканта,
Пока истрепанная и тонкая музыка обратно не умрет
Или не лопнет с треском на последней и трагичной ноте.
Все чем мы являемся – это подобно осажденному форту:
Все чем мы пытаемся быть, меняется как греза
В сером сне неведения Материи.
Страдает ум, изувеченный мировой дисгармонией,
И неприглядностью человеческих вещей.
Сокровища растрачены иль отданы за бесценок
На базаре рока слепого,
Бесценный дар от богов Времени,
Потерян или неверно приложен в мире беззаботном,
Жизнь – неудачное чудо, искусство пошедшее вкривь;
Ищущее во тьме и месте неясном,
Воин слабо вооруженный встречающий ужасные неравенства,
Несовершенный рабочий, получивший задачу, сбивающую с толку,
Судья невежественный проблем Невежеством сотворенных,
Его небесный полет достигает запертых врат, к которым нет ключей,
Его слабые вспышки из ума исчезают.
На Природных дарах человеку проклятье возложено:
Все шаги охвачены оппозициями собственными,
Ошибка – товарищ нашей смертной мысли,
И фальшь таится в глубоком сердце правды,
Грех отравляет радости живые цветы,
Иль оставляет красный выжженный рубец, идущий через душу;
Добродетель же – неволя, рабская зависимость.
На каждом шагу расположена для нас ловушка.
Чуждый разуму и свету духа,
Исток наших действий происходит из тьмы;
Наши корни – в невежестве и несознании.
Бедствий растущий реестр –
Это прошлого счет, и будущего книга Судьбы:
Столетия собирают людские глупости и преступления
На бесчисленных скоплениях болезней Природы;
Как будто каменного груза мира было недостаточно,
Жатвы невзгод сеялись неизменно,
Их собственной рукою в борозде богов,
Обширно разросшийся пожинается трагичный урожай
Из старых злодеяний, похороненных забывчивым Временем.
Он следует за собственным выбором в ловушку Ада;
Это создание смертное – свой собственный наизлейший враг.
Его наука – гибели ремесло;
Он землю обшаривает ради возможности навредить роду своему;
Он убивает свое счастье и благо другого.
Он ничего не узнал из Времени и его истории;
Так же как в старину, в грубой юности Времени,
Когда невежественная Земля бежала по высоким дорогам Судьбы,
Зла старые формы цеплялись за душу мира:
Война превращает в ноль ту сладкую улыбку спокойной жизни,
Насилие и битвы, резня и разрушение,
До сих пор это жестокие развлечения воинственных человеческих племен;
В час идиотский разрушают то, что веками создавалось,
Его необузданная ярость иль бешеная ненависть ставят невысоко
Красоту и величие его гением созданные,
И могучий итог труда нации.
И все что он достиг – он к пропасти тащит.
Свое величие он обращает в эпос гибели и падения;
Его малость ползет удовлетворенно через убожество и грязь,
Он призывает небесную кару на голову свою
И в бедствиях барахтается им самим же сделанных.
Соавтор космической трагедии,
Его воля в сговоре со смертью, временем и судьбой.
Его появление краткое на загадочной земле.
Повторяется вновь, но не приносит результата высокого,
Страннику этому сквозь витки божественных эпох,
Что закрывают его жизнь в своей обширной долговечности.
Его души широкий поиск и надежды всегда возвращающиеся
Следуют неотступно бесполезной орбите этого курса
В повторении тщетном прошлых трудов,
Пересекая след быстро забываемых жизней.
Все это эпизод в бессмысленном повествовании.
Зачем это все и откуда мы здесь появились?
Если в некое бытие вечного блаженства
Суждено вернуться нашему духу,
Или какую то спокойную имперсональную высь бесконечного покоя,
Поскольку мы являемся Тем, из Этого мы пришли,
Откуда происходит эта странная и бесплодная интерлюдия,
Продолжающаяся тщетно сквозь бесконечное Время?
Кто пожелал сформировать иль сочинить вселенную
В холодной, бесконечной пустоте Пространства?
Иль если эти существа должны быть и коротки их жизни,
Что за нужда душе в слезах и невежестве?
Откуда происходит зов боли и печали?
Иль беспричинно все приходит беспомощным?
Какая сила принуждает бессмертный дух к рождению?
Некогда вечности извечный свидетель,
Бессмертный странник среди мимолетных сцен,
Он ставит лагерь в полуосвещенном мраке
Среди дебрей своих мыслей и грез.
Иль кто-то убедил к падению этому из блаженства
И отбирает эти бессмертные привилегии?
Кто возложил на непрерывность волю жить
Странником в прекрасном, полным печалей мире,
И нести ношу радости, горя и любви?
Иль если нет существа, наблюдающего Времени труды,
Какая жесткая Необходимость
Склоняет к тщетному труду недолговечные вещи?
Тогда великая Иллюзия построила звезды.
Но где же тогда уверенность души,
Равновесие в этом кружении нереальных солнц?
Или же это странник, покинувший свой дом,
Который заблудился в глухой аллее Времени и случая
И не находит выхода из бессмысленного мира?
И где начала и конец царства Иллюзии?
Возможно та душа, что мы ощущаем – только грезы,
Вечная самость – вымысел, почувствованный в трансе.»
Затем, после молчания Нарада ответил.
Обратив свои уста к звукам земным он сказал,
И ныне что-то из глубокого чувства судьбы
Взвесило хрупкие намеки смертной речи.
Его чело светилось торжественным видением,
Обращенным к истоку возвышенных мыслей,
Словно выражения неписаного языка
Оставили в его дыхании писания богов.
В том свете Время обнаженное трудилось, его незримые труды
Обнаружились; широко разбросанные, дальновидные схемы
Незавершенные, которые разворачивал его эпохальный полет,
Были нанесены на карте в том взгляде, охватывающем мир.
«Было ли солнце грезою, потому что сейчас ночь?»
Спрятанный вечный живет в сердце смертного:
Он тайно живет в покоях твоей души,
Сияет Свет, его там ни боль, ни горе не могут пересечь.
Меж ним и тобою стоит тьма,
Ты не можешь ни слышать, ни ощущать чудесного Гостя,
Ты видеть не можешь благословенное солнце,
О королева, твоя мысль – Неведения свет,
Эта бриллиантовая занавесь скрывает от тебя лицо Бога.
Она мир освещает рожденный Несознанием,
Но скрывает значение Бессмертного в мире.
Свет твоего ума скрывает от тебя мысль Вечного,
Твоего сердца надежды от тебя скрыты волей Вечного,
Радости Земли от тебя закрыты блаженством Бессмертного.
Отсюда взрастает нужда темного, вторгающегося бога,
Мира ужасном учителе, боли, творце.
Где Неведение есть, туда страдание тоже должно приходить;
Твое горе – это крик тьмы Свету;
Боль была первенцем Несознания,
Которая была основанием твоего бессловесного тела;
Уже спала там подсознательная форма боли:
Тень в сумрачном, темном чреве,
Пока жизнь будет двигаться, она ждет, чтобы проснуться и быть.
В одном побеге с радостью вперед вышла ужасная Сила.
В груди жизни была рождена, скрывая своего близнеца;
Но боль была первой рождена, и только потом радость может быть.
Боль распахала первую, трудную почву дремы мира,
От боли дух начался с болванки,
От боли Жизнь зашевелилась в подсознательной глубине.
Изолированный, погруженный, скрытый в трансе Материи,
К себе самому пробудился мечтатель, Ум спящий;
Он сделал видимой область своих грез,
Начертал свои формы из подсознательных глубин,
Затем обернулся, чтобы взглянуть на созданный им мир.
Радостью и болью, близнецами светлым и темным,
Мир неодушевленный постигался его чувствующей душой,
Несознание, еще никогда не страдавшее – изменилось.
Боль – это молот богов, чтобы разбить
Сопротивление мертвое смертного сердца,
Его инерцию медленную подобную камню живому.
Если бы сердце не принуждали желать и плакать,
Его душа бы покоилась в низшем содержании, успокоенная,
И никогда мысль, не превзошла бы человеческое начало,
И никогда бы не узнала подъем по направлению к Солнцу.
Эта земля полна труда, наполненного болью;
Бесконечные муки рождения ее покой подавляют,
Столетия кончаются, эпохи напрасно проходят,
И все же Бог в ней еще не родился.
Древняя Мать лицом становится к радости,
Взывает о пылающей боли, величественном трепете;
Ибо с трудом и болью любое творение приходит.
Эта земля полна мучениями богов;
Даже они принимают участие в родах, ведомые Времени бичом,
И стремятся выполнить вечную Волю
И жизнь сформировать божественную в смертных формах.
Его воля должна быть исполнена в груди людей
Вопреки Злу, что поднимается из бездн,
Вопреки Неведению мира и его упрямой силе.
Вопреки запинкам извращенной воли человека,
Вопреки глубокому безрассудству человеческого ума,
Вопреки слепому нежеланию его сердца.
Дух обречен на боль, пока свободен человек.
Там битвы шум, топот, марш;
Плач поднимается как стонущее море,
Смех безнадежный под ударами смерти,
Предназначение крови, пота, слез и усилий.
Умирают люди, чтоб Человек мог жить и Бог – родиться.
Жуткая Тишина наблюдает трагичное Время.
Боль – это рука Природы, ваяющая людей
Ради величия: труд вдохновенный вырезает
С жестокостью небесной упрямую форму.
Непреклонные в своей страстной воле,
Вздымая молоты титанических усилий
Демиурги вселенной работают;
Самих себя они формируют гигантскими ударами; их сыновья
Отмечены чудовищными печатями огня.
Хотя ужасное, формирующее прикосновение бога
Является невыносимой пыткой для смертных нервов,
Огненный дух внутри стает сильнее
И ощущает радость в любой титанической боли.
Тот, кто хочет спасти себя – живет нагой и спокойный;
Тот, кто хотел бы расу спасти – должен боль ее разделить:
Это узнает тот, кто подчинится этому грандиозному импульсу.
Великий, который пришел, чтобы спасти этот страдающий мир
И избавить от тени Времени и от Закона.
Должен остаться под ярмом горя и боли;
Схвачены они Колесом, которое надеялись разрушить
На своих плечах они должны нести груз человеческой судьбы.
Они несут небесные богатства, страдания их считаются ценой,
Или оплачивают дар знания жизнями своими.
Сын Бога рожденный как Сын человека,
Испил горькую чашу, признал своим долг Божества,
Долг Вечного обязывает падшему родству,
Его воля привязана к смерти и сражающейся жизни,
Что тщетно к отдыху стремится и бесконечному покою.
Теперь оплачен этот долг, ликвидирован счет изначальный.
Вечный страдает в человеческой форме,
Он подписал завет спасения собственной кровью:
Он двери открыл своего не умирающего покоя.
Божество возмещает требования созданий,
Создатель несет на себе закон боли и смерти;
Возмездие поражает воплощенного Бога.
Его любовь смертному мостит дорогу к Небесам:
Он подарил жизнь свою и свет, чтоб здесь уравновесить
Тот темный счет смертного невежества.
Оно закончено, ужасное, мистическое жертвоприношение.
Предложенное миру Богом, мученическое тело;
Гефсиман и Калвари – его жребий,
Он крест несет, на котором душа человека распята;
Его сопровождает брань толпы;
Признание его правоты - оскорбления и насмешки;
Два вора казненные с ним, пародировали его могучую смерть.
Он ступил с кровоточащим лбом на дорогу Спасения.
Он тот, кто нашел с Богом свое тождество
И смертью тела своего оплачивает обширный свет своей души.
Его знание – триумф бессмертный над смертью своей.
Разрубленный, четвертованный на эшафоте, во время падения,
Его распятый голос провозглашает, «Я, Я есть Бог;»
«Да, все есть Бог», отзывается звоном бессмертный зов Небес.
Спит семя Бога в смертных сердцах,
Растет цветок Божества на дереве мира:
Все Бога откроют в себе и вещах.
Но когда послание Бога приходит, чтобы миру помочь
И душу вести от земли к высшим вещам,
Он тоже должен то ярмо нести, он пришел несвободный;
Он тоже должен боль выносить, которую мог бы исцелить:
Не привязан и не обеспокоенный земной судьбою.
Как будет лечить болезнь, что никогда не ощущал?
Своим покоем он покрывает агонию мира;
Хотя внешнему глазу не видно ни знака
И дан покой нашим истерзанным, человеческим сердцам,
Здесь борьба, оплачена незримая цена;
Огонь, битва, сражение внутри.
В своей груди несет он страдающий мир;
Эти грехи отягощают его мысли, это горе – его:
Древнее, тяжкое бремя земли лежит на его душе;
Ночь и ее силы осаждают его медлительные шаги,
Враждебную хватку Титана он терпит;
Его паломничество, марш – это битва.
Жизни зло ударяет, его терзает мировая боль:
И миллионы ран зияют в его тайном сердце.
Он странствует без сна, сквозь нескончаемую ночь;
Антагонизма силы скапливаются, ему путь преграждая;
Осада и бой – его внутренняя жизнь.
Даже хуже цена может быть, еще ужасней боль:
Его огромное отождествление и все принимающая любовь
Внесут космическую муку в его глубины,
Печаль живых существ придет,
Ударит в его двери, и в его доме будет жить;
Ужасная веревка из симпатий может связать
Все страдания в его единое горе и сделать собственной
Всю агонию, всех миров.
Он встречает древнюю, враждебную Силу,
Он исхлестан бичами, которые разрывают изношенное сердце мира;
Столетий плач его глаза навещает:
Он несет от крови слипшуюся рубашку сказочного Кентавра,
Яд мира его горло запятнал.
На рыночной площади капитала Материи,
Среди той мешанины, которая жизнью зовется,
Он привязан к столбу неугасимого Огня;
Он пылает на незримой, изначальной грани,
Чтобы Материя могла обратиться в духа вещество:
Он – жертва в жертвоприношении собственном.
Бессмертный прикован к смертности земной,
Являясь, исчезая на дорогах Времени,
Творит мгновение Бога в ударах вечности.
Он умирает, чтобы мир мог жить и заново родиться.
Даже если он избегает жесточайших огней,
Даже если мир внутри не разрушается затопляющим морем,
Лишь жертвоприношением трудным заслуживаются высокие небеса:
Он должен бой принять, боль тех, кто мог бы Ад завоевать.
Темная, затаенная враждебность обитает
В человеческих глубинах, в скрытом сердце Времени,
Которая требует права изменить и исказить труд Бога.
Враждебность тайная сидит в засаде на марше мира;
Она знак оставляет на делах, на мыслях и речах:
Штампует пятна и дефекты на всех сотворенных вещах,
Пока это не убито, мир на земле запрещен.
Там нет зримого врага, но невидимые
Нас окружают, неосязаемые силы осаждают,
Прикосновения из чуждых областей, не наши мысли
Настигают нас и покоряют заблуждающееся сердце;
Жизни наши схвачены в неясную сеть.
Враждебная Сила была рождена в старину:
Захватчик жизни смертного человека,
Скрывает от него прямой, бессмертный путь.
Сила пришла, чтобы завуалировать извечный Свет,
Сила противостоит извечной воле,
И отклоняет послания непогрешимого Слова,
Искажает контуры космического плана:
Шепотом завлекает к злу сердце человека,
Запечатывает мудрости глаза, внимание души,
Это – исток наших страданий здесь,
Она привязывает землю к бедствиям и боли.
И тот, кто хочет принести вниз покой Бога, должен все это победить.
Этот враг скрытый обитает в груди человека,
Человек это должен превзойти, иль упустить свою более высокую судьбу.
Это – война внутри, которой невозможно избежать.
«Трудна спасителя мира тяжкая задача;
Мир станет его собственным врагом,
Те, кого должен он спасать – его антагонисты,
Мир этот влюблен в невежество свое,
Тьма отворачивается прочь от спасительного света,
И крест дает в уплату за корону.
Его работа – великолепия струйка в долгой ночи;
Он видит долгий марш часов, те малые завоевания;
Несколько спасенных, остальные падают сражаясь:
Солнце прошло, на землю падает тень Ночи.
Да, есть счастливые пути, близкие божественному солнцу;
Но лишь немногие ступили на солнечную тропу;
Лишь чистые душой могут прогуливаться в свете.
Выход показан, дорога побега трудна.
Из горестей, из тьмы, оков;
Но как немногие сбежавшие мир освободят?
Человеческая масса бредет под ярмом.
Побег, какой бы ни был он высокий, не отвоевывает жизнь,
Жизнь позади оставленную, на падшей земле.
Побег не в состоянии поднять покинутую расу,
Иль принести ей победу и царство Бога.
Величественней сила должна прийти, и больший свет.
Хотя Свет на земле увеличивается и Ночь отступает,
Все же пока зло не убито в своем собственном доме
И Свет не охватил несознательное основание мира,
И не погибла враждебная Сила.
Он все еще должен трудиться, сделана лишь половина работы.
Кто еще может прийти, вооруженный и несокрушимый;
Его неподвижная воля встречает движущийся час;
Дуновения мира не могут склонить победителя голову;
Спокойны и уверенны его шаги в Ночи растущей;
Цель отступает, он не торопит шаг,
В ночи он не обращается к высоким голосам;
Не просит поддержки у низших богов,
Его глаза остановились на неподвижной цели.
Человек сворачивает в сторону иль выбирает легкие пути;
Он же хранит единственную, высокую и трудную дорогу,
Единственную, которая взбирается к вершинам Вечного;
Невыразимые планы уже ощутили поступь его;
Своими инструментами он сделал небеса и землю;
Но ограничения земли и небес с него спадают,
Он превосходит их закон, использует их как средство.
Он схватил руки жизни, он властвует над собственным сердцем.
Уловки Природы его взор не обманут,
Он непреклонно глядит в направлении отдаленного края Истины;
Сопротивление глухое Рока не может его волю сломить.
В ужасных проходах, на смертельных путях,
Его душа неуязвима, неубиваемо сердце,
Живет он в противостоянии земных Могуществ
Нападений Природы и земных атак.
Стать его духа превосходит боль и блаженство,
Он противостоит злу и добру со спокойными и равными глазами.
Он тоже должен сцепиться с загадочным Сфинксом
И погрузиться в ее долгий мрак.
В глубины Несознания он ворвался
Что вуалируют себя даже от внимания собственного:
В тех волшебных мирах он увидел форму спящего Бога.
Он наблюдал бессловесного Бога формирующего рамки Материи,
Грезящего грезами своего не ведающего сна,
И наблюдающего несознательную Силу, что строит звезды.
Он узнал законы и труды Несознания,
Его бессвязные мысли и жесткие дела,
Рискованные траты импульса, идей,
Этот хаос механических повторений,
Случайные призывы, фальшиво шепчущие правду,
Проводников, неправильно ведущих душу, внимающую под капюшоном.
Все вещи входят в это ухо, но ничего не остается;
Все в тишине взрастает, и уходит обратно в это молчание.
Полусон этот – основание вселенной,
Пробуждение неясное мир заставляет выглядеть тщетным.
Восставшее из Ничто и обращенная в сторону Ничто,
Его темное и могущественное незнание было стартом земли;
Это расходное вещество, из которого все было сделано;
В эти глубины творение все может провалиться.
Оппозиция эта препятствует маршу души,
Это мать неведения нашего.
Он должен свет призывать в темные бездны,
Еще никогда Истина не могла завоевать Материи сон
И вся земля – в глаза Бога заглянуть.
Все темные вещи его знание должно осветить,
Все извращенные вещи его сила должна развязать:
Он должен проследовать к другому берегу океана фальши,
Он должен в темный мир войти, чтобы свет принести.
Сердце зла должно обнажиться перед его глазами,
Он должен узнать необходимость этой космической тьмы,
Это права и ужасные корни в почве Природы.
Он должен мысль познать, что движут демоническое действие
И оправдать ошибающуюся гордость Титана
И фальшь таящуюся в извращенных грезах земли:
Он должен войти в вечность Ночи
Тьму Бога узнать, как узнал его Солнце.
Для этого он должен вниз прийти, в эту яму,
Для этого он должен захватить нездоровые Пространства.
Нетленный, мудрый, бесконечный,
Пока он должен странствовать по аду чтобы мир спасти.
Он погрузится в Свет извечный,
На границе встречи всех миров;
Там, на краю высочайших ступенек Природы
Тайный Закон каждой вещи исполнен,
Все противоречия исцеляют свое несогласие долгое.
Там встречаются в объятиях вечные оппозиции,
Там боль становится неистовой феерией радости;
Зло обращается обратно, к своему изначальному благу,
И возлежит печаль на груди у Блаженства;
Она склонилась, чтобы рыдать слезами счастья удовлетворенными;
Наполнен ее взор задумчивым экстазом.
Тогда закончился бы здесь Закон Страдания.
Земля стала бы домом света Небес,
Провидец, на небесах рожденный, обитал бы в человеческой груди;
Сверхсознательный луч прикоснется к глазам людей
И мир сознания – истины на землю снизойдет
Захватывая Материю лучом Духа,
Пробуждая его тишину к бессмертным мыслям.
Пробуждая его бессловесное сердце к живому Слову.
Эта смертная жизнь станет Вечности домом блаженства,
Самость тела вкусит бессмертия.
Тогда задача спасителя мира будет сделана»
«До тех пор, пока жизнь должна нести семя смерти
И будет слышен протест печали в медленной Ночи.
О смертная, неси терпеливо этого мира великий закон страданий,
В своем трудном проходе сквозь страдающий мир
Опираясь своею душою на силу Небесную,
По направлению к истине повернись, устремись к любви и покою.
Блаженство небольшое тебе отпущено свыше,
Прикосновение божественное к твоим человеческим дням.
Сделай паломничеством свой путь ежедневный,
Ибо через малые радости и печали ты двигаешься к Богу.
Не спеши к Божеству по опасной дороге,
Не открывай свои врата путей Силе безымянной,
Не взбирайся к Богу дорогой Титана.
Он ставит свою единственную волю против Закона,
И поперек его пути бросает мощь своей гордости.
По направлению к небесам он карабкается по штурмовой лестнице,
Стремясь жить поблизости у бессмертного солнца.
Он борется с мощью огромной, чтоб силою вырвать
У жизни и Природы вырвать право бессмертия;
Он мир приступом берет, судьбу и небеса.
Он не идет к высокому трону Создателя мира.
Не ожидает от Бога протянутой руки,
Которая из смертности возвысила его.
Он хотел бы все собственностью сделать своей, ничего не оставляя свободным,
Растягивая свою маленькую самость, что бы справиться с бесконечностью.
Загромождая богов открытые дороги, он делает
Своим личным имуществом свет и воздух земли;
Монополист энергии-мира.
Он господствует над жизнью обычных людей.
Он собственную боль и боль других делает средством:
На смерти и страдании он возводит свой трон.
В суматохе и звоне своих действий могущества,
В мятеже и эксцессах стыда и славы.
От значимости своих ненависти и насилия,
От трепета мира под своей пятой,
Он ставит себя против покоя Вечного,
И ощущает в себе величие бога:
Сила – это образ его небесной сути.
Сердце Титана – это море мощи и огня
Он торжествует в смерти вещей, руинах и падении,
Свою силу питает собственной болью и болью других;
В страстях и пафосе мира он находит восторг,
Его гордость, его могущество взывают о сражении и боли.
Гордится он страданиями плоти
И покрывает стигматы именем Стоика.
Его глаза ослепли, и невидящие взирают на солнце.
Взгляд искателя удаляется из сердца его,
Больше не может найти свет вечности;
Он видит запредельное, как вакуум пустой души
И ночь свою воспринимает темной бесконечностью.
Его природа возвеличивает пустоту нереальности
И видит в Ничто реальность единственную.
Он ставил бы штамп на мир своей фигуры одинокой,
Завладевал бы молвою мира своим единственным именем.
Его мгновения – центр обширной вселенной.
Он видит свою малую самость как истинного Бога.
Его маленькое «Я» поглотило целый мир,
Его эго простерлось в бесконечность.
Его ум, удар в изначальном Ничто,
Шифрует свои мысли на доске Времени лишенного часов.
Возводит в могучей пустоте души
Огромную философию Ничто.
Нирвана в нем живет, и говорит и действует,
Невозможную создавая вселенную.
Вечный Ноль – его бесформенная самость,
Его дух – пустой, имперсональный абсолют.
Не делай этот шаг, О душа человека растущая;
Не бросай свою самость в ночь Бога.
Страдания души – это не вечности ключ,
Иль искупление печалью небесных требований к миру.
О, смертная, терпи, но не проси ударов.
Итак тебя скоро муки и печаль сами отыщут.
Слишком огромен риск для воли твоей;
Только в ограничении могущество людей может быть в безопасности;
И все же бесконечность – цель духа твоего;
Его блаженство позади лица мира, залитого слезами.
В тебе есть сила, которой ты не знаешь;
Ты – искра, заточенная в сосуде.
Она освобождения ищет от оболочек Времени,
И пока ты ее запираешь внутри, печать является болью:
Блаженство – это корона Божества, свободное, вечное,
Не отягощенное слепой мистерией жизни из боли:
Боль – это подпись Невежества,
Подтверждающая тайного бога, отвергаемого жизнью:
До тех пор, пока жизнь не отыщет его, боль прекратиться не может.
Покой – это победа личности преодолевшей рок.
Терпи; ты наконец отыщешь дорогу к блаженству.
Блаженство – это тайное вещество всего что живет,
Даже горе и боль - убранства мирового восторга,
Он скрывается за твоей печалью и плачем.
Потому что сила твоя – это часть, а не целое Бога,
Потому что страдающее от твоей маленькой самости,
Твое сознание забывает божественным быть,
Если гуляет в смутной полутени плоти
И вынести не может ужасное прикосновение мира,
Ты оттуда кричишь и что там – боль.
Безразличие, радость и боль, маскировка тройственная
Облачение Танцора восторженного в пути.
Хранящее от тебя тело Бога – блаженство.
Мощь духа твоего сделает тебя единой с Богом,
Твоя агония превратится в экстаз,
Безразличие углубится в покой бесконечности,
И обнаженная радость засмеется на пиках Абсолюта.»
«О смертная, что плачется на смерть и судьбу,
Некого винить в том зле, которое сама неосмотрительно призвала;
Этот горестный мир ты выбрала неосторожно своим домом,
И ты сама автор боли своей.
Однажды в бесконечной безграничности Самости,
В просторе Истины, Сознания и Света
Душа выглянула из счастья своего.
Она ощущала Духа беспредельное блаженство,
Знала бессмертие свое, безвременье, без пространственность, единство,
Она видела Вечного, живущего в бесконечности.
Затем, тень любопытства брошенная Истиной,
Потянулось по направлению к другому состоянию себя,
Была притянута к незнакомому Лику, глядящему сквозь ночь.
Ощутила негативную бесконечность,
Простор небесный, чья чрезмерность огромная
Имитируя Бога и вечное Время,
Землю предложил для неблаготворного рождения Природы,
Тяжелое и жесткое несознание Материи,
Дающее приют блеску преходящей души,..
Что освещает рождение и смерть, и невежественную жизнь.
Поднялся Ум, который пристально смотрел в Ничто,
Пока не сформировались фигуры того, что могли бы никогда и не быть;
Там поместились противоположности всего что есть.
Ничто предстало как узаконенная причина огромного Бытия,
Своею бессловесной поддержкой в пустой бесконечности,
В чьей пучине должен дух исчезнуть:
Природа затемненная жила и семя хранила
Скрытого Духа, притворяющегося несуществующим
Вечное Сознание стало причудой,
Какого-то бездушного, всемогущего Несознания
И, более не дыша как дух, воздухом родным,
Блаженство было инцидентом в смертном часе,
Чужаком в бесчувственной вселенной.
Подобно тому, кто притянут грандиозностью Пустоты,
Душа склонилась привлеченная к Бездне:
Страстно желала приключения в Невежестве,
И чуда, удивления Неведомым
И бесконечной возможности, которая таится
В чреве Хаоса и бездне Ничто,
Иль наблюдала из необъятных глаз Случая.
Она устала от своего неизменного счастья,
И отвернулась прочь от бессмертия:
Она потянулось к призыву риска и очарованию опасности,
Она устремилась к пафосу горя, к драме боли,
Опасности гибели, нагому, израненному бегству,
Музыке руин, этим чарам и краху,
Сожаления привкусу и к любви азартной игре,
И страсти, и неясному лику Судьбы.
Мир жестоких попыток и тяжкого труда,
Битва на опасном краю вымирания,
Столкновения сил, огромной неуверенности,
Радость творения из Ничего,
Странные встречи на дорогах Неведения
И товарищество полу-знакомых душ
Иль уединенное величие и одинокая сила
Отдельного существа завоевывающего этот мир,
Вызывали ее из вечности такой безопасной.
Началось огромное нисхождение, гигантское падение:
Ибо то видит дух, создает истину
И что воображает душа – мир создает.
Мысль, которая выскочила из Безвременья, может стать
Показателем космического заключения
И путеводителем богов,
Циклическим движение в вечном Времени.
Так пришел, рожденный из слепого, огромного выбора,
Этот великий, неудовлетворенный и сбитый с толку мир,
Это прибежище Неведения, этот дом Боли:
Там поставлены палатки вожделения и штаб-квартира горя.
Повсеместна маскировка скрадывает блаженство Вечного.»
Тогда Ашвапати ответил провидцу:
«Значит дух управляется внешним миром?
О провидец, нет ли средства внутри?
Но что есть Рок, как не воля духа,
После долгого времени исполненная космической Силой?
Я полагал, что могучая Сила с ней пришла;
И разве эта Сила не высокий товарищ Судьбе?»
Но Нарада отвечал скрывая истину правдой:
«О Ашвапати, пути кажутся случайными
По обочинам которых твои стопы бегут и скитаются
В случайных часах и мгновениях богов,
И все же, малейшие твои запинки предвидены свыше.
И безошибочно проведены изгибы жизни,
Следующие течению Времени сквозь неизвестное;
Они ведомы путеводной нитью, хранимой спокойными бессмертными.
Этот провозглашенный иероглиф пророческих восходов,
Смысл более тонкий в символах пишет,
Чем запечатанная Мысль пробуждает, но как из этих возвышенных письмен
Может что-то мой голос поведать земному уму?
Небесная любовь, более мудрая, отклоняет смертного молитву;
Не ослепленная его дыханием вожделения,
Не погруженная в туманы страха и надежд,
Склоняется она над схваткой смерти и любви;
И для нее хранит свою привилегию боли.
В душе твоей дочери обитает величие,
Что может преобразовать ее и все вокруг,
Но пересечь должна она камни страданий к этой цели.
Хотя задумана подобно небесной чаше нектара,
Сотворенная из эфирных небес, она этот воздух искала,
Она так же должна разделить человеческую необходимость в горе,
И все ее причины радости преобразуются в боль.
Ум смертного человека управляем словами,
И взор его прячется за стенами Мысли
И наблюдает оттуда, лишь из-за полуотворенных дверей.
Он разрезает безграничную Истину на небесные полоски,
И каждый лоскуток принимает за все небеса.
Он уставился на бесконечную возможность,
И дает имя Случая пластично